(257 и сл.). Не случайно в центре текстильной промышленности, во Флоренции, мысль Леонардо обращается к текстильным машинам. Известна его модель прялки и машины для стрижки сукна. Строитель каналов, инженер-гидравлик, Леонардо столь часто возвращался к вопросам движения и равновесия жидкостей, что из его записей в XVII веке мог быть скомпонован объемистый «Трактат о движении и измерении воды», дающий представление об углубленности его интересов. Гидростатический парадокс (203—205), сообщающиеся сосуды (201—202), скорость воды в различных сечениях (205—206), первые элементы теории волн (345 и сл.) восполняются практическими изобретениями: шлюзовые каналы, водяные колеса, прототипы турбин, приспособления для осушки прудов (156), не говоря о землечерпалках, машинах для изготовления деревянных труб (270), способе очистки гаваней (362) и т. п.
Мы уже говорили о военных изобретениях Леонардо – о способе топить суда (449), о ядовитом порошке для бросания на корабли (78). Можно было бы привести еще разрывные снаряды, разнообразнейшие типы артиллерийских орудий (ср. 272), проекты военных мостов, приспособление для опрокидывания осадных лестниц (453) и еще раз подчеркнуть здесь связь механических теорий с живой практикой. «Наука – капитан, а практика – солдаты», – заканчивает сам Леонардо один из отрывков, посвященных баллистике (ср. 31 и 92).
Сплетение геометрической оптики с проблемами перспективы и интересами живописи не требует комментариев. Отметим лишь и другие практические корни ее же: изучение параболических зеркал, законов отражения в сферических и плоских зеркалах тесно связано со старинной легендой об Архимеде, сжегшем флот врага вогнутыми зеркалами.
Из оптики, «матери астрономии» (ср. 275), вырастают попытки объяснения света Луны, первое правильное объяснение пепельного света луны (303), тесно связанное с представлением, что Земля – «звезда, подобная Луне» (296), т. е. с представлением об однородности Вселенной и ее законов.
Нельзя не указать, что и ко многим геологическим наблюдениям, послужившим основой его размышлений о прошлом и будущем земли, Леонардо не мог прийти иначе, как в процессе своих работ в качестве практика-гидротехника. Во всяком случае, окружающая обстановка – рельеф Северной Италии – наложила на его теории свой отпечаток. Иначе нельзя объяснить его преуменьшения роли вулканических факторов и преувеличения роли воды в образовании земного рельефа (ср. примеч. к 369). Только в контексте этого непосредственного наблюдения получили обновленный смысл и отдельные высказывания древних.
Старую науку нужно было прочитать по-новому, и Леонардо не мог сделать этого иначе, чем сделал. И только пройдя через эту стадию «инобытия», расплавленного и текучего, оплодотворенная новой практикой, смогла наука достичь систематических вершин XVI–XVII веков, когда самостоятельно или при отраженном Леонардовом свете было вновь открыто
