было навестить?.. Я уже не говорю о нас с отцом… Куда все делось?.. Человек, живущий для только для себя, Ася, черпает воду дырявым ведром. Трудно тебе будет, когда ты это поймешь…
У того же Фрейда избыточная любовь к себе носила более эстетичное название – нарциссизм. Я пролистала великого психоаналитика, потом двух его последователей, потом остальные книжки, выданные мне библиотекаршей, и утешилась. Поняла, что в них нет ничего такого, что было бы недоступно человеческому уму. Ни критерия Даламбера-Коши, ни дифракции Фраунгофера, ни эффекта Черенкова. Занимаясь психологией, можно было в свое удовольствие лететь с горы на саночках, и никаких подъемов, разве только для тренировки, чтобы мускулы не атрофировались. Человеку с естественнонаучным образованием, коим я тогда себя считала, эта музыка должна даваться легко и непринужденно.
Все это я изложила Нинке, когда она вернулась с чайником и тарелкой эклеров.
– Звучит неплохо. А почему ты не рассматриваешь истфак? Ты ведь хотела когда-то.
– Истфак как таковой меня не привлекает, только история искусства. Я выяснила – у них на это отделение набор двадцать пять человек, из них максимум пять с улицы, остальные – блат. Нереально. Пять человек со всей страны! Я не могу позволить себе не поступить, понимаешь?
– Честно говоря, не очень. И кто тебе сказал про блат? Гарик?
– Да ну тебя. Чуть что сразу Гарик, как будто мне поговорить больше не с кем!
– Гарик всегда в курсе. Посоветуйся с ним, он лицо заинтересованное. Как у него дела, кстати?
– Как обычно, – буркнула я, – первый ученик, страстный ботаник, надежда курса и вообще полное комильфо куда ни ткни.
– Хм, неласково. Чем он провинился на этот раз? Опять предложение сделал? Которое по счету?
– Нинка, поделись секретом, ради чего люди женятся? Чего им для счастья не хватает?
– Боюсь, мой опыт тебе не подойдет. Поженились, потому что хотели быть вместе. Какая могла быть жизнь в комнате с тремя соседками?
– А какая она может быть с родителями мужа, его сестрицей и двумя малолетними детьми?
– Не представляешь – замечательная, – сказала Нинка и опять засмеялась. – Особенно когда дети спят, вот как сейчас.
Я просто не знала, с какой стороны ее ухватить, она ускользала от любого вопроса. Круглая, как мячик, разноцветный детский мячик, в воде не тонет, в огне не горит, и все-то у нее хорошо и просто, как в букваре. Мама мыла раму.
– Что тебя, собственно, пугает? Домашнее хозяйство?
– Понимаешь, я пытаюсь представить себе… Вот, в моей комнате какой-то мужик, он там постоянно, от него никуда не денешься, по ночам храпит… опять же носки, если верить фольклору…
– Не очень-то похоже на Гарика.
– Во-первых, Гарик храпит, уверяю тебя. Ой, что это я такое сказала, хи-хи.
– А я уверяю тебя,
