Не отдавая себе отчёта, приобрёл букетик, и пошёл к Соне. На звонок в дверь долго никто не откликался. Уже собрался уходить, когда дверь открылась. На пороге стояла Соня…
Лучше бы я не приходил. Она стояла, практически раздетой, судорожно пытаясь накинуть на себя халат, но запуталась в рукавах. Я готов был провалиться сквозь землю. Хуже, чем много лет назад, когда незваным гостем пришёл к соседям на ёлку. Зачем я это сделал? Заявился без приглашения к больному человеку, разбудил её, да ещё в таком виде. От неожиданности мы оба потеряли дар речи…
В наступившей тишине из-за неплотно прикрытой двери в комнате раздались голоса. Я ещё не окончательно растерял навыки радиста и хорошо различал эти голоса. Это были мужские голоса. Громко говорили двое, только говорили они не по – русски, какими- то гортанными голосами. Мне доводилось слышать такие голоса – так громко говорили между собой кавказцы в солдатской чайной, не обращая внимания на остальных. Что они здесь делали, вдвоём, поздно вечером? И почему с ними Соня в таком виде?
Я продолжал стоять, полностью оцепенев.
Очнувшись, бросил букет, и опрометью пустился бежать прочь, ничего не видя перед собой и совершенно ничего не соображая. Последнее, что осталась в моей памяти, это висевшие на вешалке две мужские болоньевые куртки синего цвета и два жёлтых портфеля в прихожей.
Я не помнил, как добрался до своего общежития. Очнулся только у себя в комнате, одетый, в ботинках, в не расправленной кровати. Что это было? Сон? Наваждение? Но я не спал. Как только закрывал глаза, передо мной возникали эти гортанные голоса, синие куртки и портфели. И глупые мысли – откуда они? В посёлке таких курток я не видел. Если в военторг завозили что-то новенькое, то в них ходила половина населения. Портфелями вообще никто не пользовался. Если они приезжие, то откуда у них пропуска в погранзону и в наш городок?… Заснул только под утро; еле встал, привёл себя в порядок и поплелся на службу.
Первый раз за всё время, Беркутов приказал мне «дыхнуть». Не почуяв знакомого запаха, он притащил меня в «общагу», запер на ключ и ушёл.
– Вечером выпущу.
Приходил Сергей, вероятно, не только вечером. Проснувшись, я обнаружил на тумбочке, термос с горячим чаем, какие-то бутерброды.
Кое-как перекусив, засыпал снова. Вечером он пришёл, притащил какую-то еду, заставил поесть.
– Пошли, пройдёмся.
Куда он меня завёл, я не знаю. Помню только ручеёк и бревно, на котором мы устроились.
– Рассказывай.
Мне ничего не оставалось, как рассказать всё, что произошло. По крайней мере, всё, что помнил.
– Зачем ты попёрся к ней? Мы же с тобой говорили, и ты меня понял?
– Не знаю. Увидел цветы и потерял всякий разум. – Успокойся и возьми себя в руки. После ночи всегда наступает день. Как ни странно, но про куртки и портфели я забыл напрочь, только позже вспомнил о них и рассказал об этом Сергею…
Я уверен, он хорошо понимал меня, ведь
