тут дом Реброва? – спрашиваем местную жительницу с сумками.
– Не знаю таких. Может это квартиранты, их всех не упомнишь.
Разговор был в трех метрах от этого дома, который прятался за высоким зеленым забором. Старые доски, обитые дранкой. Следов штукатурки не осталось. Портик с колоннами исчез. Дикий виноград оплел все что мог, пытаясь скрыть медленную смерть дома.
А рядом красивый Курортный бульвар с клумбами, цветной плиткой, дорогими ресторанами и магазинами.
Обратно я ехал на такси. Пожилой шофер говорил, что молодежь стремится все разрушить и забыть прошлое.
– А как без прошлого? Как без корней, без фундамента? Меня иногда спрашивают о советах, но никто им не следует.
– А если прошлое мешает?
– Как оно может мешать? Скорее, высшее образование может мешать.
Мы приехали очень быстро. Жаль, что он был на работе и за рулем. Хотелось пригласить его выпить по стакану вина в уютном месте и выяснить, почему может мешать высшее образование, кого надо выбирать в мэры, кто важнее – хирург или терапевт… Много тем мы только начали обсуждать за те пять минут, что ехали из центра до санатория.
Пятигорск
Юным писателям нужно общаться с классиками. Спиритически, мысленно или хотя бы перечитывать их дождливыми вечерами. Это поможет быстрее прийти к моменту, когда приходит решение: продолжать писать или заняться выращиванием помидоров.
Лермонтов очень подходит для такого общения. Вроде, он свой, понятный. Писал в свободное от службы время. Так сейчас почти все пишут. И быт его во время службы был простым. Многие сейчас лучше живут. До шикарных апартаментов Некрасова нам не дотянуться, а вот домик в Пятигорске, где Лермонтов жил со Столыпиным, большинству по силам.
Нет, я не о быте хотел написать. Я о чувстве, которое появилось, когда увидел комнаты, помнящие поэта. Вы знаете, когда видишь стол, где были написаны строки «Выхожу один я на дорогу…", когда видишь в окне то, что видел поэт, его стихи воспринимаются по-другому. Ведь и ты сидел за похожим столом, думая о том же, но вот Лермонтов описал твои мысли, а ты двух слов сложить не смог. Хочется сесть с Михаилом Юрьевичем рядом, разлить вино по стаканам, поговорить о любви, войне, жизни, смерти, бессмертии… А потом пойти и пристрелить Мартынова.
Наша пропаганда, конечно, немного идеализировала Лермонтова. Ох, не прост был наш гений. Храбрый? Да. Но на Кавказе практически все офицеры были храбрецами – другие там не приживались. Любил, чувствовал и страдал сильнее других? Пожалуй, да. Так жизнь сложилась. Начиная с детства. Несносный характер? А у кого он идеален? А кто будет белым и пушистым, побывав несколько раз у последней черты, видя смерть не на картинках, а в дуле пистолета или в замахе сабли? Кто после этого сможет переносить пустословие светских салонов, позерство или пьяную похвальбу?
Теперь
