радиву слушали. Сводку Главного командования Красной армии передавали. Бьют ворогов. Нигде их не пустили, только, кажись, в двух местах. Сбили шестьдесят германских самолетов. А? Никаких самолетов у них не хватит.
– А еще что передавали?
– Законы всякие. О военном положении, о мобилизации. Много всего. Народ поднимается. Вот и я сторожу тоже.
Грач поощрительно хлопает его по плечу, проходит мимо. И вдруг останавливается, говорит в темноту:
– Дед Иван, зайдите-ка на минутку.
Несмотря на бои, на артобстрел, застава живет по-прежнему. Все так же повар хлопочет на кухне, и часовой стоит у ворот, и дежурный, с красной повязкой на рукаве, четко встречает начальника. Грач запретил личному составу только отдыхать в казарме. Да и некому отдыхать. Немногие свободные от нарядов пограничники, подостлав шинели, спят в саду у брустверов окопа.
В мазанке-казарме тихо и пустынно. Грач пропускает деда вперед, садится рядом с ним на скрипучую койку.
– Иван Петрович, – говорит он, необычно называя деда по имени-отчеству. – Скажите, кто вы по национальности?
– Папа – рус, мама – рус, а Иван – молдаван, – усмехается дед.
– Вы давно здесь живете?
– Да ведь сколько живу, столько и здесь.
– Места на том берегу знаете?
– Лучше, чем свою старуху, бывало. Места, они всегда одинаковые. А старуха у меня была капризней Дуная, никогда не знал, в какую сторону кинется…
– Как вы думаете, где можно спрятать целую батарею, да так, чтобы ее и не видно было и не слышно?
– Мудреная задача, – говорит дед. – Считай, с той войны пушек не видал. В Измаил тогда ездил.
– Если мы не засечем эту батарею, она нам все село побьет.
У Грача ясная идея относительно деда Ивана, но ему хочется, чтобы он сам о ней догадался.
– Как ее засечешь издаля-то. Надо поближе поглядеть.
– Верно, дед, светлая у вас голова, стратегическая. Да кого ж послать?
Старик скрипит пружинами, сопит обидчиво:
– А мне, значит, нет доверия?
– Это дело опасное и трудное.
– А и не больно-то. Я в тамошних протоках каждую лягушку знаю. А опасно-то – теперь везде опасно. Давеча снаряд малость в хату не угодил, гуся в огороде убил да стекла повышиб. Соседка и посейчас икает на лавке.
– Это дело, дед, очень серьезное. Надо, чтобы вас никто не заметил. И надо, чтоб вы поскорей вернулись. На том берегу весла спрячете и пойдете тихо на одном шесте. Мы тут пошумим, маленько, так вы покуда уходите подальше. А днем сидите в камышах и слушайте, откуда будут пушки стрелять…
Тишина кажется густой и сжатой, как в запертой на ночь школе. Помаргивает лампа на столе. Жужжит муха под потолком. Где-то за стеной с подвыванием тявкает собака.
– Ударим на рассвете, в тот самый час, – мечтательно говорит Сенько.
– Не надо на рассвете. Переправимся ночью, тихо снимем часовых и – малой кровью, могучим ударом. Как в песне.
– Какой
