женщины – защитного снаряжения на рабочих он не заметил. Все тонким слоем покрывала бетонная пыль. Номер был на седьмом этаже. Когда в первое утро Мартин открыл шторы, он обнаружил за окном двух женщин средних лет – на головах у них были косынки, а в руках – инструменты.
Убогость номера скрашивал вид из окна – простор Невы в обрамлении Зимнего дворца – классический вид, подобно Венеции со стороны лагуны. Прямо напротив стояла на якоре «Аврора». «„Аврора!“ – воскликнул он за завтраком, обращаясь к умирающему бакалейщику. – Она дала залп, послуживший сигналом к началу революции», – добавил Мартин, поймав пустой взгляд бакалейщика.
Весь первый день они ходили по церквям, покорно следуя за своим гидом Марией в Казанский собор, Исаакиевский собор, Спас на Крови, собор Святых Петра и Павла («Здесь похоронены наши цари», – гордо объявила Мария, словно коммунизма никогда и в помине не было).
– Вам тут небось нравится, – сказал бакалейщик; они остановились пообедать в месте, напомнившем Мартину школьную столовую, с той лишь разницей, что здесь явно поощрялось курение. – Вы ведь человек религиозный и все такое.
– Нет, – возразил Мартин уже не в первый раз, – я преподаю историю религии. Это не значит, что я религиозен.
– Значит, учите тому, во что сами не верите? – спросил умирающий бакалейщик с неожиданной агрессивностью.
Перед лицом смерти он обрел высокие моральные устои. А может, они всегда у него были.
– Нет, да нет, – сказал Мартин.
Дискуссию осложняло то, что он притворялся учителем, хотя уже семь лет не переступал школьного порога. Ему не хотелось рассказывать, что он писатель, и все пять дней ходить с этим клеймом, заранее зная, какие вопросы ему будут задавать, и понимая, что спрятаться некуда. В самолете один парень из их группы, сидевший через проход от Мартина, читал «Заповедного оленя» – второй роман из цикла о Нине Райли. Мартина так и подмывало невзначай поинтересоваться, нравится ли ему книга, но возможный ответ – скорее «Дерьмо полное», а не «Отличная книга, рекомендую!» – пугал его.
Мартин бросил отстаивать свою нерелигиозность перед бакалейщиком, потому что тот как-никак умирал и, возможно, вера – единственное, что держало его на плаву, – вера и список оставшихся дел. Идея со списком Мартину не нравилась, ведь когда из него будет вычеркнут последний пункт, останется только умереть. Или, может, смерть и есть последний пункт.
Возвращаясь с обеда по каналу, вьющемуся в переулке, к очередной церкви, они прошли мимо деревянного рекламного щита на тротуаре, гласившего: «Петербургские невесты – зайдите познакомиться». Кое-кто хихикнул, а бакалейщик, вознамерившийся одолевать Мартина до самой таки смерти, заявил: «Знаем мы этих невест».
«Ритор любит мед, но ест лобстера». Восемь букв. «Термидор».
Мартин почувствовал укол совести. Он заходил на такие сайты
