это отношения адепта и ученика, ищущего посвящения. Желание заменить их на отношения поставщика услуг и клиента послужило одной из причин беспорядков. Эта идея и публике понравилась, и, соответственно, правительства начали говорить с университетами в том же духе, если мне позволено будет так выразиться. «В следующие пять лет нам понадобятся инженеры числом семьсот голов; профессор, извольте все устроить». И так далее. «Профессор, вам не кажется, что философия в наше время – ненужное излишество? Неужели вы не можете сократить штаты?» Образование для немедленного эффективного употребления – эта идея сейчас популярна, как никогда, и никто не желает смотреть вперед, никто не хочет думать об интеллектуальном тонусе страны.
Миссис Скелдергейт растерялась: она открыла кран, который уже не могла закрыть, и декан пошел вразнос. Но она умела слушать, и на ее лице не отразилось ничего, кроме интереса к словам собеседника.
Профессор Ламотт еще не пришел в себя после атаки на его подагрическую ногу и был донельзя шокирован, когда Маквариш, перегнувшись через него, спросил у профессора Бернс:
– Роберта, я вам уже показывал свою косточку пениса?
Профессор Бернс, зоолог, даже бровью не повела:
– А у вас правда есть? Раньше они все время попадались, но я уже давно ни одной не видела.
Эрки отсоединил от часовой цепочки оправленный в золото предмет и протянул Роберте:
– Восемнадцатый век, прекрасный экземпляр.
– О, какая красота. Профессор Ламотт, посмотрите, это косточка пениса енота; раньше они были очень популярны в качестве зубочисток. А портные ими распарывали наметку. Спасибо, Эрки, очень мило. Но спорим, что у вас нет кисета из мошонки австралийского кенгуру; мне брат прислал такой из Австралии.
Профессор Ламотт с отвращением разглядывал косточку пениса.
– Вы не находите ее чрезвычайно неприятной? – спросил он.
– Я не ковыряю ею в зубах, – объяснил Эрки. – Только показываю дамам на светских приемах.
– Вы меня поражаете, – сказал Ламотт.
– Подумать только, Рене, а еще француз! Тонкие умы любят освежаться ветерком, несущим легкий аромат непристойности. La nostalgie de la boue[76] и все такое. Непристойность и даже грязь – но утомленный интеллект надо время от времени спускать с цепи. Вспомните хотя бы Рабле.
– Я знаю, вы очень любите Рабле, – сказал Ламотт.
– Это семейное. Мой предок, сэр Томас Эркхарт, сделал первый и до сих пор непревзойденный перевод Рабле на английский язык.
– Да, его перевод значительно лучше оригинала, – сказал Ламотт.
Но Эрки был совершенно глух к чьей бы то ни было иронии, кроме собственной. Он продолжал рассказывать профессору Бернс про сэра Томаса Эркхарта, перемежая свой рассказ похабными цитатами.
Я обходил стол кругом, исполняя свои обязанности. Приятно было
Тоска по грязи
