за вами. Я напишу вам адрес своего банкира.
– Леди Лукреция, погодите хоть секунду! Ничего катастрофического не произошло! – Вольга попытался отрезать ей путь к сундуку.
– Как это не произошло? Они все знают! Ваши дети лишили меня единственного преимущества!
– Это позволит нам создать такое преимущество, о котором вы и не мечтали!
Баронесса придержала готовые сорваться с языка слова и посмотрела на Вольгу новыми глазами.
– Вы все это спланировали!
– Просто я знаю своих воспитанников лучше, чем кто бы то ни было. С одного хода их не обведешь.
– И что же вы задумали?
– Сейчас, когда их внимание отвлечено на матерую шпионку, баронессу Зоненштадтскую, мы создадим другого персонажа, который не вызовет таких подозрений. – Вольга улыбнулся сладкой улыбкой, от которой у Лукреции по спине побежали мурашки. Сорок лет назад, возможно, эти мурашки были бы от восхищения и трепета, но, когда тебе минуло семьдесят, видишь истинную сущность людей. Мурашки были от недобрых предчувствий.
– Что значит – создадим?
– Не забывайте, что я волшебник.
Вольга поставил баронессу перед зеркалом и заставил закрыть глаза.
– Вы помните себя в юности? До всех этих браков, детей и внуков? – внезапно спросил он. – Не надо открывать глаза. Представьте свое отражение таким, каким оно было тогда. Что вы видите?
– Я худая, – начала припоминать Лукреция, перед мысленным взором которой вдруг предстал давно забытый облик, – и кажусь младше своего возраста. У меня острые колени, ключицы, нос – да практически все.
– А волосы? – подсказал Вольга, вдруг фамильярно, но очень нежно погладив ее по голове.
– Они были цвета ореха. У вас это, кажется, называется светло-русые.
– Глаза?
– Карие – уж явно поярче, чем сейчас.
Волшебник положил ей руки на плечи:
– И ты была такой же строгой и суровой, как сейчас?
– Нет… Я была легкой и беспечной… Я еще не знала, что меня ждет…
– Открывай глаза.
И я открыла глаза.
Голова тут же закружилась: мир вокруг стал резче, четче. Все предметы приобрели объемы и краски. Боже мой!
Что это?!
В зеркале отражалась я – и не я одновременно. Я знала, что мне семнадцать и что я выгляжу именно так. Но при этом помнила, что все это ложь и у меня еще есть целый ворох воспоминаний. Хотя сейчас казалось, что все они мне не подходят, как это жуткое старушечье платье из дорогой материи, бесформенным мешком свисающее с моих худых плеч.
Плеч… Почувствовав на своих плечах чужие руки, я поняла, что Вольга все еще держит меня и только благодаря этому я не оседаю на пол. Выпрямившись, я повернулась к нему и…
О господи!
Да он, оказывается, старый! Сколько ему? Тридцать – не меньше!
