не выдержала тишины первая:
– Ну, что про Лилечку расскажете?
– Я по другому поводу. И вам бы сейчас лучше уйти, Полина Львовна. Хоть я вас целиком уважаю.
– Ой, конечно, я уйду. Раз так надо для пользы. Вы мне только одно словечко скажите – что случилось, что вы сюда по другому делу?
Я повел себя правильно и сразу отдал себе должное без бахвальства и самолюбования. Я заинтересовал Лаевскую и теперь через некоторое время смогу из нее вытянуть много полезной, важной информации. Она в расчете на получение взамен информации с моей стороны выложит все, что знает. Не придумала б лишнего, вот в чем вопрос.
Со значением произнес:
– Это служебное дело. Прошу удалиться.
Она посмотрела за занавеску и прошептала, моргая глазами в ту сторону:
– Если у вас секретно, так вы при Малке не говорите, хоть она спит или как. Она делает из себя сильно глухую, но ей палец в рот не ложи.
И громко, в сторону той же занавески, сказала:
– Как вы советуете, так я делаю. Ухожу. А вы ждите Евочку, ждите. Она вот-вот придет. Пока наливочки выпейте Лилечкиной, никто ж не увидит, так ничего страшненького. Сладкая наливочка. Лилечка сладкое любила.
Когда я зашел в дом на улице Клары Цеткин, часы показывали ровно два часа дня. Ушел в половину четвертого. Читал газеты с этажерки, слушал тихонько радиотарелку.
Малка из-за занавески носа не высунула. При этом я отметил, что она отправляла малые естественные надобности в горшок или что-то подобное.
Ева не появилась.
Рюмку выпил. Назло себе. Такую слабость я проявил впервые. Устав есть устав. А я проявил. Перед самым своим уходом. И не напрасно. Наливка прогоркла, и я сделал вывод, что женщины ее пить не пили. Только делали вид, на случай, если кто заглянет.
Потом обошел хату со всех сторон. На заднем дворе действительно находились куры. Сарай очистили от барахла и переоборудовали в курятник. На земле обнаружил крошки светлого цвета и обломки коржей. Крупно наломано, вроде с целью показать, что именно маца.
Участок огорожен не слишком высоким, но плотным забором. Через тонкие просветы между досками взрослый не пролезет. Значит, вход в дом один – через пресловутую калитку. Я опять проверил – хоть еще при деле Лилии Воробейчик удостоверился. Я тогда и дом выучил на пять.
И задний двор, и передний. А вот многое за два месяца переменилось. Хоть бы взять курей.
Следил за калиткой с разных точек наблюдения. В дом никто не заходил и не выходил тоже.
В семнадцать часов я бросил и плюнул.
Меня ждала настоящая работа. И я не вправе был отвлекаться на личное. А что личное, уже тогда подсказала моя совесть.
Ночью приснился маленький круглый стол из дома Воробейчик.
На стол хотели водрузить в гробу тело убитой женщины, чтоб начать прощание. Гроб не помещался. Терялось равновесие, и он хотел упасть.
Гроб сняли.
На стол улеглась другая женщина,
