вылил в фужер остатки водки из графина, все до капли, даже потряс его, и Константину представилось, что если бы можно было графин выжать, Андрей непременно сделал бы это. Потом он выпил водку и что-то пробормотал. По этому бурчанью Аспенский понял, что Печаев начал хмелеть, что его стало «развозить».
Они вышли из кафе. Из-за неопределенности на лице Андрея Константин не был уверен, что его попытка увенчалась успехом. Похоже, Андрей просто напился, чтобы забыться. Это совсем не устраивало Аспенского. Это был такой же облом, как с Мариной. Неужто последнее время его окончательно покинуло везение? Но это последнее время слишком сильно затянулось, на целых пять лет.
Машина Печаева подъехала к дому. Он вылез из нее и пошел к подъезду. Старался идти ровно, хотя это плохо удавалось. Знал, что выпил много лишнего, но голова работала четко, и чувствовал, что силы еще есть. Помнил слова Аспенского, они задели его за живое, уж слишком унизительными были, заставляли собрать себя в кулак. Нельзя сказать, чтобы он сам не думал об этом, но одно дело – сам думал, а другое – узнать, что думает все окружение. Самолюбие сильно ущемлено. Глупо было бы мнить, что у него нет достоинства.
Бывало и прежде, когда он проглатывал намеки, переводил их на шутку или делал вид, что не замечал. Но сейчас как будто все в нем перевернулось. Постарел, что ли? Его выворачивало наизнанку. Даже хмель не мог с ног свалить.
Андрей вошел в подъезд, поднялся на этаж, стукнул в дверь. Открыла Марина в длинном бирюзовом халате. Удивленно уставилась на мужа. Тот ввалился в квартиру, грубо оттолкнув жену.
– Ты где налакался средь бела дня? – спросила она недовольно, морщась.
– Не твоего ума дело! – огрызнулся Андрей.
– Ну, раз не моего ума, тогда ложись возле двери на коврик и дальше нос не суй, пока не проспишься, – вспыхнула она и отвернулась.
Печаев схватил жену за плечо, развернул к себе:
– На коврик?! Брезгуешь? А других мужиков пользуешь, не брезгуешь? – Сжал ей плечо.
– Ты чего несешь? Перебрал, и язык развязался? – дернулась она. – Не мели, Емеля! И руки не распускай!
– Это я – Емеля?! – Он пьяно качнулся, пытаясь схватить ее за халат. – Ты людей послушай, что молотят про нас с тобой!
Марина откачнулась, его рука пролетела сверху вниз мимо нее. Посмотрела на мужа с жалостью:
– На то и языки! – сказала. – Я сплетен не слушаю. Это ты, как баба, в рот всем заглядываешь!
– Я – баба?! – Андрей подался вперед и вновь вцепился в ее плечо, причиняя боль. – А ты потаскуха, я тебя задушу! – Его вторая рука легла ей на второе плечо.
Лицо Марины превратилось в холод, глаза вымерзли льдинками, она как бы приняла стойку кобры перед флейтой:
– Задушишь?! – переспросила. – Ну, задуши! – с вызовом выкрикнула и презрительно посмотрела ему в глаза. – Ты вообще-то на что-нибудь способен?! Убери руки, слизняк!
Ее
