спокойно ответил офицер. – Ведь это будет мой первый выстрел. – И уточнил: – Причем самый безобидный.
И Сталина вдруг охватила жалось к этому, вообще-то, юнцу.
– А может, вы послужите у нас? Принесете истинную пользу народу?
Офицер покачал головой.
– К сожалению, я свидетель обвинения. – И он опять уточнил: – И тех и других. А такого свидетеля нет смысла держать в живых. Но я не хочу, чтобы ваши люди брали грех на душу. Потому…
Сталин протянул ему пистолет. И через минуту во дворе дома, где это все происходило, раздался выстрел.
И тут же в дом вошел боец, кладя перед Сталиным его пистолет.
– Вздумал этой игрушкой меня запугать.
– Так это ты его застрелил? – спросил Сталин.
– Так точно!
– Ну это грех мой, – непонятно для бойца заключил Сталин.
И вот теперь, размышляя обо всем этом, Сталин пытался дать оценку себе.
Конечно же он – не судья.
И не подсудимый тоже.
Равно как и не свидетель.
– Тогда кто же? – вслух спросилось само собой.
И вдруг вспомнил еще об одной инстанции.
– Прокурор. Да, прокурор. Причем неподкупный. И – до некоторой степени – справедливый. – Прокурор собственной совести.
Засмеялся.
Такое определение более чем понравилось.
А судьи кто?
Вопрос почти по классике.
Лейба Бронштейн – первый.
Наверно, брешет, что был такой охранник – Троцкий.
Да это и не важно.
Главное, что он – Судья.
С большой буквы.
Или лучше Генеральный.
Хотя генеральными бывают только прокуроры.
Но он простой прокурор.
Без нагрузки значимости.
Рядовой из рядовых.
Кто еще судьи?
– Рыков?
Да, это ему тоже к лицу.
Как и Зиновьеву.
И Каменеву.
И…
Подобралась командочка!
А – подсудимые?
Они – безлики.
Безлики до той поры, пока их не вызовут на процесс.
Не посадят, сперва на лавку.
И не поставят потом – к стенке.
– А как дело со свидетелями?
Кажется, хуже некуда.
Только наметится кто-то вякнуть на этот счет, – и его нет.
Переведен в подсудимые.
И вдруг Сталин понял, кому вся статья стать свидетелями: писателям.
И отчасти – поэтам.
Это тем, которые не пользуются зубоныльной тональностью.
Как-то он такого живчика слышал:
Революция! Матерь Божия!
Радость, снятая со креста.
Ты сложна, как любое множинье,
И как вычитанье, проста.
За
