которого тоже не было, как на память пришло, что Лука – приемник апостолов, поэтому миропомазанье можно заменить возложением рук на крещеных с призыванием Святого Духа.
Место, где совершалось таинство, было таким тесным, что стоять над импровизированной купелью можно было только согнувшись.
И только Лука произнес первые слова сочиненной им молитвы, как был подкошен сзади ударом под коленки.
Это были происки новорожденного теленка, который тоже коротал тут свое время.
И все же новый человек был крещен.
И это как бы сняло с него гнет духовного безделья.
Даже беспомощности.
Люди подходили под благословение.
И тем стыднее было ему вспоминать то, что пережил он там, в Туруханске, когда однажды упустил себя в отчаянье.
А было это в пору затаенного ожидания справедливости, на которую русский привык уповать при любых обстоятельствах.
А дело все в том, что подсчетная нехитрость влияла на определение, что срок-то его ссылки, увы, истек.
И пора, как говорится, честь знать.
Тогда зачем-то пришли стихи.
И слова Блока.
И опять из того девятого года.
Февральские:
Покойник спать ложится
На белую постель.
В окне легко кружится
Спокойная метель.
Пуховым ветром мчится
На снежную постель.
Снежинок легкий пух
Куда летит, куда?
Прошли, прошли года,
Прости, бессмертный дух,
Мятежный взор и слух!
Настало никогда.
И отдых, милый отдых,
Легко прильнул ко мне.
И воздух, вольный воздух
Вздохнул на простыне.
Прости, крылатый дух!
Лети, бессмертный пух!
И тут же вспомнился один офицер, из того же девятого года, который – обобщенно – сказал о тех, может, даже далеко не двоих:
– Мы родились тогда, когда умерла русская честь.
Тогда не было времени подумать об этом.
Теперь незачем.
Выбор сделан.
Не в пользу того, что было в девятом. Когда Туруханский край был только географическим понятием.
А знакомый доктор – тоже того времени – сказал:
– Пока одни играют в умноту, а другие маются дурью, только третьи наслаждаются тем, что могут это видеть, не участвуя ни в том, ни в другом.
Это было пятнадцать лет назад.
Всего пятнадцать.
Уже пятнадцать.
Три по пять.
А – нынешние – отчаянье давило.
Великий шахматист Эммануил Ласкер сказал:
«Почти всегда первый ход если не коварный, то безумный».
Но каков будет его последний ход?
Ход двадцать четвертого года.
В Сибири считают, что отдавать долги никогда не поздно. Главное, не забыть, что они есть.
А из ГПУ нет
