ради. Германн копит энергию, чтобы ринуться к карточному столу за богатством как за делом всей жизни. Игра для него – средство для осуществления своей мечты: стать непременно богатым. Деньги – вот его божество. Из-за них он, внешне тихий и такой осторожный, может пойти на преступление. В этом скромном офицере заключен дух Наполеона, готового по трупам рвануть к своей цели: внешнее сходство Германна с Бонапартом Пушкин дважды подчеркивает. И он, этот человек, – герой своего (да и во многом нашего) времени.
Универсальность героя Пушкин подчеркивает его мечтами, которые не знают ни земных границ, ни нравственных преград: «Он хотел в открытых игрецких домах Парижа вынудить клад у очарованной фортуны».
Но это не фортуна очаровалась им – это он очарован и ослеплен мечтанием об удаче! Трагизм ситуации осложняется тем, что на преступление Германн идет, преследуя цель пустую, призрачную. Графиня прямо ему говорит: история о трех беспроигрышных картах, которые она якобы знает, была шуткой. Германн не может поверить: «Этим нечего шутить». Он слишком захвачен идеей легкого обогащения. То, что для богатой избалованной дамы – шутка, для него вопрос жизни и смерти. Или уж, во всяком случае, смысла жизни. Поэтому-то и совершает он кряду три преступления (которые ему напророчил один из персонажей): а) обманывает Лизавету Ивановну; б) делает ее невольной соучастницей преступления и в) становится причиной смерти графини.
Пушкин не был бы Пушкиным, не допустив умной иронии. Помните, в самом начале графиня просит внука прислать ей новый роман, но чтобы там не было убийств родителей и утопленников? Пушкин иронизирует здесь над романтической литературой с главным ее героем – «злодеем», индивидуалистом до мозга костей, готовым ради своих целей на любое преступление. Для старой графини это досужие бредни молодых. Но вот герой времени вторгается вдруг в ее спальню, становится причиной ее смерти! Увы, ваше сиятельство: герои романов разгуливают по улицам, заходят в дома – потому-то они нынче и «модные»…
А Пушкин ведь шутит и с нами! «Играет»… Многие критики полагают, что призрак графини посетил Германна и открыл ему три карты вследствие того, что герой попросту «перебрал» накануне. Но это не так: призрак явился к нему не во сне и не в бреду, а очень даже на свежую голову! Германн умудрился после проверить замки на дверях и аккуратно записал эпизод вторжения призрака! Этим сложнейшим перетеканием яви и нави[12] восхищался Ф. М. Достоевский: «Прочтя ее (повесть. – В. Б.), Вы не знаете, как решить: Вышло ли это видение из природы Германна, или он действительно один из тех, которые соприкоснулись с другим миром, злых и враждебных человечеству духов»[13].
Есть, конечно, у повести Пушкина и свой исторический фон, более внятный современникам поэта, чем нам. Дело в том, что после разгрома восстания декабристов высшее общество Петербурга сильно обмелело интеллектуально и нравственно. Если Онегин в 1820-е читал Адама Смита «и был глубокий эконом», то 1830-е годы стали временем повального увлечения карточной игрой. Прихлопнутые очередным политическим заморозком люди искали выход эмоциям,
Инобытия.
Достоевский Ф. М. Письма. – М., 1959. – Т. 4, с. 178.
