о переводе из МВД в Следственное управление КГБ и поздравил с присвоением звания.
Когда он направился к выходу, со своих стульев встали двое в штатском и приняли стойку смирно. Один из них отрапортовал:
– Товарищ полковник, разрешите представиться. Старшина госбезопасности Васильев.
– Старший сержант госбезопасности Дудкин, – представился второй.
– Товарищ полковник, мы ваша охрана. Огромная просьба: пожалуйста, прислушивайтесь ко всем нашим советам относительно вашей безопасности. Иначе, мы просто не сможем хорошо выполнять свои обязанности и предотвратить нештатные моменты.
«Надо же, нештатные моменты! Это он так о моем убийстве, что ли?» – восхищенно подумал Немирович. Парни ему понравились. Было в них что-то такое, надежное.
– Отлично, – ответил он, – командуйте, старшина!
Васильев улыбнулся:
– Пока мы в здании конторы, думаю, вам ничто не угрожает. Но когда будем выходить, пожалуйста, дождитесь, пока мы всё проверим и дадим вам знак. В машину от двери надо идти быстрым шагом. Чем быстрее, тем лучше. Это затрудняет прицеливание.
– Хм, что ж, все логично. Принято.
И они пошли к выходу. Старший сержант Дудкин впереди, потом Немирович, за ним – старшина Васильев.
И вот он в своем новом кабинете. Позади представление начальнику СК КГБ, знакомство со своей новой командой, вверенной его руководству. Немирович уже прочитал их личные дела и убедился, что каждый из них профессионал, за каждым вереница раскрытых дел. Что ж, тем лучше, профессионал с профессионалом всегда найдут общий язык.
Он смотрел на обстановку кабинета, а в глазах стояла зона. Не так-то просто оказалось отделаться от нее, она осталась в памяти, в мыслях, в глазах – как сейчас. А ты как думал, отсидел, вышел и все забыл, как и не было? Спокойно вернулся к прежней жизни без всяких проблем? Так не бывает, к сожалению. Николай вздохнул и потряс головой, прогоняя мешающие сейчас воспоминания. Знакомые часто приставали к нему с просьбой рассказать о том, как и что там? Он никогда не рассказывал. Друг Мишка Старостин даже обижался. Все они никак не могут понять, что нельзя рассказать об этом тому, кто там не был. Что бы ты ни сказал, тебя все равно не поймут или, что еще хуже, поймут не так. Это можно только прочувствовать самому, на своей шкуре, чего он не желал никому. Поэтому чаще улыбался, отшучивался, дескать – что там рассказывать? Тюрьма она и есть тюрьма – понты, кенты, менты и ты. И смеялся.
Но свой неизгладимый отпечаток годы, проведенные за забором с колючей проволокой, конечно, на нем оставили. Как они оставляют его на всех, кто пережил подобное – неважно, за дело или по наговору. Он стал меньше верить людям, больше ожидать подвоха, надеяться только на себя. Научился, как там говорят – «фильтровать базар», то есть думать, прежде чем что-то сказать – а стоит ли вообще это говорить, а если стоит, то – в какой форме лучше выразить. Но если уж решился и сказал, то нести полную ответственность за свои слова – «отвечать за базар». Он опять невольно улыбнулся тому, что про себя
