«унесен», погрузившись в блаженство. Одна из их песен произвела на меня впечатление особенно сладостное, и я помню ее по сей день.
Счастья в мире нет нигде,
Не желай его зазря:
Счастья не отыщешь здесь,
Мир – лишь горя западня.
Жители этой крохотной деревеньки, подумал я, ужасно бедные, похожие на ходячие скелеты, не имеющие практически ничего, чтобы прикрыть наготу, могут, несмотря на это, терять «себя» в таких исполненных преданности песнопениях. Я был в восторге. Где эти люди из деревни, где не было школы, где никто не мог ни читать, ни писать, обрели такое знание? Должно быть, из-за того, что они с такой преданностью поют множество песен Тукарама и других святых, они сохраняют понимание и разумность и по сей день. В этом наша сила. Сам Святой Тукарам обеднел настолько, что его жена умерла от голода. И всё же он обратился к Господу со словами: «О, мой Господь, не будь печали, не было бы и памятования Тебя!» И в разгар своей скорби он обрел наслаждение:
Переполнили сердце мое
Наслаждения, одно за другим.
Любовь – вечно бьющий ручей,
Звучащий именем Твоим.
Это потому что нашей стране присущ дух преданности, даже самые бедные смотрят на мир с улыбкой. Люди во впавшем в нищету Гагоде, внешне такие ссохшиеся и увядшие, были переполнены нектаром преданности. До этого, в 1920 году, я провёл один день в Гагоде. Теперь некоторые уже умерли, некоторые по-прежнему выживали. Часть зерна, что называется, была приготовлена на плите, часть ждала своей очереди в корзине – вот и вся разница. Те же звёзды, что я видел в Вардхе, сияли и над Гагодом, и я был тем же, за исключением того, что меня преследовали видения гор. Возможно, однажды я был диким животным, обитавшим в тех горах, – оленем или, может быть, тигром, компаньоном какого-нибудь отшельника. Возможно, я родился человеком по ошибке. Я не в полной мере приручен даже сейчас – я всё тот же Виноба, хоть я и был «обжарен в Гандиджи и обвалян в Джамналалджи».
Во время своего визита в 1935 году я написал в письме, что горы и мать посреди них – это символически всё творение и все взаимоотношения. На протяжении этих трёх или четырёх дней я вспоминал о своей матери около сорока раз. «Гита», мать и такли[16] – это моя Троица, и для меня эти трое содержат в себе каждое из тысячи имен Господа.
2
Мой дедушка
Мой дед Шамбхурао Бхаве был очень набожным. Каждое утро он не один час проводил за ритуалами богослужения, предлагая пуджу[17] Господу Шиве. Мы, дети, вставали рано и приносили цветы и листья из внутреннего двора для его подношений. Дед следил, чтобы я приготовил порошок сандалового дерева для богослужения и сидел подле него, в то время как он читал священные мантры.
Иногда во время чтения люди, например деревенский Пател, приходили, чтобы увидеться с ним. Тогда дедушка прекращал произнесение мантр и разговаривал с ними. После их ухода он возобновлял
Веретено, используемое для ручного прядения хлопка.
Церемониальное поклонение.
