шоу – для успешных просто развлечение, но в деревнях люди вымирали пачками, и их никто не считал, им никто не сочувствовал, их просто не существовало на свете – со дня рождения до дня смерти они, со своими заботами, радостями и откровениями представляли собой безусловную пустоту. Вся жизнь человека являлась обычным несуществованием.
…Сначала ветер, потом дождь. Дождь, и тяжёлые капли падают в рот чернокожему подростку. Он пьёт без остановки, как будто это личный его кран. И ему совершенно неважно, откуда течёт эта вода, и какая информация в ней заложена. Он просто пьёт, потому что у него жажда. У него жажда и поэтому он пьёт.
Бах вытянул язык и хотел так же пить, но капли косые, всё летят мимо цели. Посмотрел на мальчика – тому прямо в рот летит. Как это? Мальчик кажется свободней, чем те, кто его использует. Но это чушь.
– Зрительный обман.
Упрятали характер в ступку и толкут не от скуки, но потому что инстинкт. Кто-то скажет: обряд, но нет – это инстинкт. Можно быть свободным и не иметь содержимого в желудке, а можно толочь характер в ступке и выживать. Всё по одной схеме, что у тех, что у этих.
Бах свернул язык, собрал рукавом слюну с подбородка и подивился своему сентиментальному пафосу. Потом затопил сигарету в табачной банке от оливок и пошёл в комнату за тёплой курткой. Посмотрел на стену, качнулся из стороны в сторону – тик-так. Тем не менее, пора было спускаться в бар.
-–
Люди. Внешне всё так же – пожирали друг другу руки в рукопожатиях. За спиной – шипели, давили мнением. Никто никого не любил, и все друг другу осточертели. За металлической батареей забора где-то там за несколько тысяч километров отсюда была их страна с серыми плешивыми днями, с пробками, дураками и высокими ценами в магазинах. Там была их нелепая родина.
– А я не скучаю, – говорил иногда кто-нибудь. – Мне и тут хорошо.
И некоторые стыдливо отводили глаза, потому что видели, что накипело у человека, что он не сдерживается уже.
Отсюда нельзя было сбежать, и здесь нельзя было остаться в себе. Дело оказалось не в закрытом режиме и не в отсутствии воли, дело было не в ошеломляющих ноябрях, когда температура зашкаливала, и не в тошнотворных сезонах сухого солнца, когда день за днём стояла острая и неподвижная жара. Дело было в том, что человек переставал реагировать на внешние раздражители более глубокие, чем те, что предлагались в качестве раздражителей, в итоге царствовала поверхностность, автоматизм сжирал здравый смысл, цели не вызревали. Покой, стабильность, и только лёгкий шум: это звенел эконерв – незамеченный. Ощущения все стерильные, жизнь по правилам.
– Кто это вас так?
– Сам.
Печальная картина, но только внешне и со стороны, внутри в голове люди были троглодитно довольны. Корни выдирали быстро и без боли: рубец на всё тело – толстая кожа. По выходным ещё болтали
