есть, мать?
И тут я чуть не задохнулся от вставшей в горле горькой-горькой обиды, и не на кого-то – на самого себя. Старший батальонный комиссар все понял и оставил меня одного. Неслышно и горько падали листья – давние слезы моей первой окопной осени.
Вскоре я предстал перед молодым генерал-майором. Таких молодых генералов мне не приходилось видеть даже на портретах. Генерал ни о чем меня не спрашивал. Он повернулся к рядом стоящему полковнику Цукареву и как-то обыденно, не по-генеральски сказал:
– Дайте ему десять суток ареста. И пусть идет командовать взводом.
После я узнал, что спас меня от штрафного батальона генерал Черняховский.
А сейчас я расскажу, что случилось с моими пропавшими бойцами.
Служил в одном из взводов нашей роты некий Гутовский. Говорили, что он из Донбасса и до войны был шахтером. Но по своей внешности на шахтера он не походил. Высокий, хорошо сложенный, со скульптурно вылепленным лицом, от такого мужчины женщины обычно теряют головы, но женщин в нашей роте не было, поэтому на Гутовского особого внимания никто не обращал. Он, как и все мы, молчаливо и терпеливо (как нам казалось) нес нелегкую ношу солдата-фронтовика. Не знаю, как он вел себя в бою, но знаю, каким усердным и исполнительным он был, когда стихли бои. Он стал видным человеком не только в роте, но и в батальоне. У него была хорошая бритва, и он хорошо брил, была машинка, и он хорошо стриг, он рьяно собирал и сжигал немецкие листовки. Короче говоря, парень был свой, его уважали и любили.
И вот как-то ночью, во время моего дежурства по батальону, когда Гутовский стоял на посту, я увидел на позициях нашей роты того самого старшего лейтенанта с неизвестной мне должностью и начальника штаба батальона. Они спросили меня, где, на каком посту стоит Гутовский. Я сказал им. Они попросили узнать, что делает мой постовой. Я сходил, узнал. Потом вернулся и доложил, что Гутовский караульную службу несет бдительно, так, как положено по уставу.
– Еще сходи и узнай, сколько у него патронов, – приказал начальник штаба.
«Нечего делать этим штабникам, решили поразвлечься», – подумал я и снова неохотно подошел к Гутовскому, спросил, сколько у него в магазине патронов?
– Вот еще, товарищ лейтенант, что, вы не знаете: десять, – как-то по-дружески, доверчиво проговорил бывший шахтер.
– Дай погляжу.
Гутовский нажал на защелку магазинной коробки и подал коробку мне. И тогда-то я услышал сразу изменившийся, отчужденно-сурово прозвучавший голос начальника штаба:
– Руки вверх!
Постовой мой рванулся, но за его спиной с вынутым из кобуры пистолетом стоял старший лейтенант.
Я не понимал, что случилось, и узнал только после, что искусный парикмахер был немецким агентом, «обрабатывал» наших бойцов, подсказывал им, как и когда можно перейти линию фронта, сдаться в плен, тем самым спасти свою жизнь. Таким образом попался на вражескую удочку Корсаков и… попался на нее и красивый мальчик-сибиряк Стрельцов. Его арестовали в ту ночь, когда я был
