не так давно присланный в нашу роту замполит Гудуадзе. Близко я с ним не успел сойтись, замполит годился мне в отцы, он был старше меня лет на тридцать, но я чувствовал: замполит неравнодушен ко мне, и не только как к командиру взвода, но и как к человеку. Он как-то говорил мне:
– Закончим войну, в Грузию вместе поедем, женим тебя, такую свадьбу сыграем, какой ты и во сне не видел.
– А на ком жените, товарищ старший лейтенант?
– Эх, чудак-человек! На девушке, на нашей девушке. Какие девушки есть в Грузии! Эх, чудак-человек, если б ты увидел их, ослеп бы, как от солнца.
– А что бы я тогда стал делать? Вы женить меня собираетесь, а кто за слепого-то пойдет?
– Чудак-человек! Душа была бы не слепая, сердце не слепое. Сердцем надо смотреть, душой смотреть.
Да, замполит Гудуадзе умел смотреть сердцем и душой. Большой, по-медвежьи неуклюжий, в шинели, надетой на телогрейку, он с немалым трудом пролез в мой блиндажик и, отрывая примерзшие к усам сосульки, спросил:
– Ну как, тебя тут не замело?
– Как видите, товарищ старший лейтенант, пока нет.
На улице вторую неделю бушевала метель. Замполит поспешил рассказать историю, которая произошла с командиром третьей роты лейтенантом Полянским. На позициях его роты неожиданно глубокой ночью появился командир бригады полковник Цукарев, появился в сопровождении женщины в комсоставской, по заказу сшитой шинели. Полковник выстрелом из ракетницы дал сигнал боевой тревоги. Расчеты, выбежав из блиндажей, припали к своим заваленным снегом ружьям. На свои места встали и командиры взводов, не было только командира роты, он был в блиндаже и не мог из него выйти: снег завьюжил выход. Тогда командир бригады приказал вылопатить лейтенанта Полянского. Вылопатили. Лейтенант стал подниматься на ноги, но в этот момент раздался выстрел. Полковник был сильно пьян и промахнулся, лейтенант невредимо встал и виновато опустил руки. Возможно, полковник выстрелил бы еще раз, но его пистолет оказался в руках рядом стоящей женщины. Все притихло, слышен был только женский голос:
– Полковник Цукарев, одумайтесь!
Полковник одумался, не дал волю своим кулакам, зато зло и угрожающе проскрипел железными вставными зубами. Лейтенант, он стоял, не проронив ни единого олова. Утром его вызвали в штаб бригады.
Командир третьей роты мне хорошо запомнился по Новоузенску. Чернявые, прикрытые слегка сдвинутой на затылок пилоткой, мягко вьющиеся волосы, увалистая, неторопливая походка. И широкая, зовущая к себе улыбка.
– А где он сейчас? – спросил я грустно смолкшего, прищуренно смотрящего замполита.
– Полянский где? Отправили в штрафной. По приказу командира бригады.
В это время в блиндажик бочком пролез ефрейтор Заика с беременем метко наколотых досок. Увидев замполита, Заика смутился, а замполит, вынув из кармана гребешок спичек[3] и привстав, попросил скорее зажечь печку.
Заика
Во время войны в большом ходу были спички, которые не укладывались в коробок, они щепочками, похожими на гребешки, носились в карманах шаровар или гимнастерок.
