появился весь замятюженный Наурбиев. Он что-то говорил, но что – понять было трудно.
– Снег кричит… Земля кричит…
– Да говори ты толком, что случилось?
– Кричит, кричит… Послушать… Пойдем.
Почти всем взводом вместе с замполитом мы высыпали на улицу. Стали прислушиваться, но долго ничего не могли услышать: все так же неутешно голосила метель, задиристо кидалась из стороны в сторону змеино шипящая поземка, поблизости, покачиваясь, топтался глухо ревущий, дерево о дерево постукивающий лес. И вдруг откуда-то из-под снега послышался придавленный, взывающий о помощи человеческий голос. Армейская находчивость помогла нам, мы быстро сообразили, откуда исходил этот голос: он вырывался из перекрытого от заносов хода сообщения. Электрофонариков у нас не было, нащепали лучины, с зажженной лучиной двинулись навстречь взывающему голосу. Первым в ход сообщения вошел Заика, он оказался более расторопным, более чутким к исходящей истошным криком человеческой душе. Заика вскоре вернулся, доложил, что ход перемело, замятюжило до самого перекрытия. Взяли в руки лопаты, но лопатами не смогли докопаться теперь уже до едва слышного, с каждой минутой слабеющего стона. Пришлось взяться за ломы и кирки, ими-то разворотили весь смерзшийся ход сообщения и в его засугробленной горловине увидели перехлестнутую портупеей шинель и приподнятую, засыпанную снегом шапку-ушанку.
– Та це товарищ капитан, – недоуменно пробалакал по-журавлиному стоящий в короткой, ошарпанной шинелишке все время хватающийся за уши Тютюнник.
– Какой капитан?
Тютюнник ничего не ответил, выжидательно промолчал. И все-таки он оказался прав: мы спасли заместителя командира батальона по политической части капитана Салахутдинова.
По всей вероятности, капитан Салахутдинов решил последовать примеру высоко стоящего начальства, примеру полковника Цукарева, и скрытно нагрянуть на позицию моего взвода, чтобы проверить, не уснул ли кто на посту.
А на посту засыпали часто, засыпали и зимой, в самый лютый мороз, поэтому, кроме дежурного линейного командира, посты проверялись и штабными, тыловыми командирами.
Капитан Салахутдинов намеревался незаметно, по перекрытому ходу сообщения пройти к часовому, но снежные вихри, отыскав щель в перекрытии, перехватили ход, перехватили спереди и сзади. Добро, что Наурбиев услышал, «как снег кричит, как земля кричит…»
Подгоняемые заползающей за спину поземкой, разошлись мы по своим быстро выстывающим блиндажам. Опять приглушенно, как по косточкам, застучали по мерзлым доскам армейские топорики. Где-то поблизости скреблись, железно позвякивая, совковые лопаты. Я тоже вынырнул из выстуженного блиндажа, взял лопату, но не совковую, а обыкновенную деревянную лопату. Рассказанный замполитом горький случай, что произошел с лейтенантом Полянским, запал мне в голову. Меня ведь тоже заметало (и не раз!), таким образом и я мог попасть в штрафной батальон. На новую встречу с генералом Черняховским
