как устоялся снег, нас не донимали ни артиллерийские, ни минометные налеты, даже отдельные выстрелы, и те слышались редко и воспринимались они как некое напоминание о том, что мы все же находимся на фронте, что война не кончилась, что мы не зря сидим по своим окопчикам.
Во глубине леса, сонно позевывающего покинутыми штабными блиндажами, мы погрузились в памятные нам еще с Курдюма, в наши отечественные, не очень-то приспособленные к фронтовым завьюженным дорогам грузовики. Они сине и резко воняли перегорающим бензином, чихали, булькали разогретой в радиаторах водой. Вскоре была подана команда и мы двинулись навстречь пунцово сквозящей сквозь задымленные деревья, недвижимо багрянеющей заре.
Зимняя заря, она всегда пугает своей зловещей насупленностью, от нее обычно отворачиваются, боятся ее обжигающего дыхания, но на этот раз обхватившая полнеба заря не была такой угрожающей, на нее можно было смотреть, не прячась в приподнятый воротник шинели, хоть она и кололась задиристым утренним морозцем, пощипывала не прикрытые подшлемником щеки. Я смотрел, вернее, всматривался в лицо припавшей на кабину недвижимо багрянеющей зари и видел ее такой, какой видел над пряслом отцовского замятюженного огорода. Та же малахитовая озерная прозелень, тот же стынущий сок рябиновых, не склеванных воробьями ягод. А когда стало подниматься незрячее, как бы в колодезь опущенное солнце, прозелень остались только на кабине да на бортах взвизгивающего колесами грузовика.
Не заметили, как выкатились из лесного, еще нетронутого восходящим солнцем урочища. Пошли степные, обвытые голодными ветрами роспади. А по роспадям – давно я их не видел – хатенки обездоленных войною воронежских сел и деревень. Потом стали попадаться укутанные в заношенные вязаные платки пожилые и молодые женщины, и все с деревянными вскинутыми на плечи лопатами. Стало ясно, кому мы обязаны широко расчищенной, устремленной на восходящее солнце дорогой.
– Бабыньки! – крикнул, помахивая варежкой, покачнувшийся на своем деревянном сиденье старший сержант Ковалев. – Как вы, бабыньки, без мужиков-то обходитесь?
На мои ватные стеганые колени упал комок рассыпчатого снега – бабыньки не оставили без внимания соблазнительный крик старшего сержанта.
Не останавливаясь, не замедляя хода, проскользнули мы сквозь строй приподнятых лопат, подразнили баб и – скрылись, а бабы, они, наверно, думали – всякое ведь бывает – о встрече со своими сужеными. Выпадают такие встречи, только не на всех, видно, дорогах.
14
Солнце всходило и не могло взойти, не могло выкатиться из-за снежных завалов и, обессилев, замшилось, не обрадовав своим светом ни окон стоящих при дороге хатенок, ни сидящих на телеграфных проводах зябких воробушков. Одна только птичка чему-то радовалась, птичка эта легко подпрыгивала, и вся она – как анисовое яблоко. Снегирь. Я узнал его сразу, но боялся назвать по имени, боялся потревожить в себе другого снегиря, снегиря моего детства, но так уж случилось –
