то покушения, записка выдала меня…»
Сохраняя присутствие духа, не показывая волнения, вернул записку:
– Это инсинуация чекистов. Да, Евгений Карлович желал взять меня на важную встречу с немецкими господами, но передумал. Кстати, тут ошибка: инициатором встречи с немцами был не я, а господин генерал, мне была отведена скромная роль посредника. – Скоблин оправдывался как мог и понимал, что не в силах ни в чем убедить штабистов. «Отвожу обвинения топорно, грубо. Проигрываю – на руках ни одной крупной карты, не говоря о козырных. Еще один-два хода, и положат на обе лопатки, заставят признаться, продулся в пух и прах…»
Далее вопросы задал полковник Мацылев:
– При всем желании поверить вам не удается. Вы последним видели господина генерала, последним говорили с ним и должны, точнее, можете знать, куда, с кем он ушел или уехал, быть может, увезен насильно.
В разговор вступил штабс-капитан Григулис:
– Мы нашли важного свидетеля, который показал, что вчера видел с террасы дома близ советской виллы на бульваре Монморанс, как в дом втолкнули человека плотного телосложения.
– Не заставляйте обратиться в полицию, – жестко приказал обычно мягкий Кедров. – Стоит заявить о происшедшем, как все станет известно бульварной прессе. Настаиваете, что записка фальшивая?
– Точно так. – Скоблин решил говорить короткими фразами, чтобы иметь время на обдумывание ответов.
– Не вы пригласили генерала на встречу?
– Никак нет, – стоял на своем Николай Владимирович. – Повторяю: генерал Миллер рассчитывал взять меня на переговоры, но затем передумал. Признаю, что выполнял приказ по организации тайной встречи с представителями германских властей, был вроде посредника…
Вопросы варьировались, повторялись. Один из допрашивающих потребовал от Скоблина признания вины и тем самым прекращения постыдного разбирательства, которое бросает тень на весь штаб, всю организацию.
«Рано или поздно им надоест толочь в ступе воду, оповестят полицию, и та начнет профессиональное следствие, тогда уже не удастся отрицать неоспоримое, – размышлял Скоблин, с трудом демонстрируя спокойствие, – от многоопытных сыщиков не отобьешься…»
Допрос затягивался, топтался на одном месте.
Скоблин напомнил о полном к себе доверии Миллера, даже дружбе с начальником, приглашении посетить загородную виллу, о приятельских отношениях своей Надежды и Натальи Миллер. Его не перебивали, позволяли высказаться.
Меж тем за окнами начинали робко высвечиваться крыши домов, погасли фонари – приходил новый день, второй после похищения второго начальника РОВС.
«Пора ставить точку – игра заходит слишком далеко, за предательство спросят строго!» – Скоблин перебрал в уме возможности для спасения и выбрал самую простую, о которой не могли даже подумать в штабе, так как для командного состава русской армии честь была превыше всего.
«К черту честь, достоинство!
