догадался, что беспокоит арестованную, признался, что детство провел в Вильно, позже жил в Бессарабии, где учился в русской гимназии, рад, что беседа проходит без посредника.
– Разве мы беседуем? – с усмешкой спросила Плевицкая. – Если это не очередной допрос, а, как изволили выразиться, беседа, позвольте откланяться. И еще прикажите, чтобы вернули необходимые для поддержания здоровья таблетки, – не дожидаясь, когда ошарашенный дерзостью следователь вызовет охрану, шагнула к двери, на пороге обернулась. – В одиночестве одолевает тоска, ее чуть скрасит чтение, но в камере лишь Библия на французском языке. Будьте любезны, помогите передать Библию, которая осталась на вилле.
– Можно приобрести новую.
– Старая мне дорога, много лет держала ее у изголовья, читала перед сном.
Просьбу выполнили. Но перед тем как отдать священное писание христиан, Машле перелистал книгу, обратил внимание на карандашные пометки.
«Подчеркивала мудрые мысли?»
Следователю не пришло в голову, что карандаш отмечал страницы и буквы, которые требовались для шифрования.
В первую же ночь, когда за дверью смолкли шаги охранников, Плевицкая во мраке хлебным мякишем тщательно стерла в книге все карандашные пометки. Уснула с чувством выполненного долга. На следующий день написала прошение о позволении взять из дома сугубо женские вещи – белье, чулки, мыло, кремы.
Плевицкую повезли в Озуар ла Ферьер. Двухэтажный особняк из серого камня, с черепичной крышей, усыпанным сухими листьями крыльцом выглядел неухоженно, сиротливо, картину запустения дополняли закрытые ставни.
В сопровождении адвоката Малышевского, следователя и полицейского Надежда Васильевна прошла по бетонной дорожке к дому, дождалась, чтобы сорвали с замка листок с печатью, повернула в замочной скважине ключ. С грустью оглядела гостиную, где на мебели лежал слой пыли.
– Поторопитесь, мадам, – попросил Машле.
Плевицкая не шелохнулась.
– У вас мало времени, – повторил следователь, но певица пребывала в прострации.
Сопровождающие арестованную переглянулись. Машле собрался сказать что-то ободряющее, но слова не понадобились: Плевицкая встрепенулась и беззвучно заплакала. Когда справилась с волнением, созналась, что расчувствовалась из-за встречи с родными стенами, где все напоминает о счастливом, безоблачном прошлом, где были и любовь, и счастье.
Надежда Васильевна прошла в спальню, следователь не отходил ни на шаг.
– Не вижу расчетной книги, она лежала на полке. Еще нет папки с рецензиями на мои выступления.
– Все это приобщено к делу, – успокоил Роше. – Продолжаете считать себя невиновной?
– Конечно, был бы рядом супруг, легко это доказал.
– Не живите иллюзиями: вряд ли увидим господина генерала, который ко всему прочему предал и вас.
Плевицкая не
