зажглись ночные огни. Меридианы фонарей несли бледно-голубой свет из водной прослойки, отчего тот рассеивался по куполу ровной, мягкой аурой.
Запахло милюдой, а вскоре появился и источник сладковатого, оседающего на губах нежной пыльцой аромата. Большие кусты вдоль тропки были усыпаны брезжащими в сенной полутьме цветами. Снаружи – на ветру – лепестки распустившихся бутонов летели бы по ветру звездной пылью. Но здесь… Они лишь усеивали почву тонким ковром, который истлеет к утру, как позабытый костер.
Диз замедлила шаг и остановилась у одного из кустов. Она отломила крошечную веточку, всю облепленную цветами, и пристроила ее на своей прическе за ухом. В этом призрачном свете стремительно живущих цветов Сейвен разглядел, как она была хороша. Роскошные темные волосы собраны в плотный нимб, из которого на висках и затылке ниспадала дюжина стройных кос. Ее кожа, немного бледная от ночной иллюзии, благоухала тонким ароматом духов, различимым даже здесь, в густоте цветущих растений. На лице ни тени, ни эмоции, ни морщинки. Глянцевая оправа очков ровно блестела голубизной. Как и глаза… Темно-синее вечернее платье плотно облегало тело, подчеркивая каждый изгиб ее превосходного тела.
– Диз, время, – осторожно напомнил Сейвен.
Она что-то хотела ответить, даже приоткрыла рот, но лишь коротко вздохнула и пошла дальше, так ничего и не сказав.
Первый этаж административно-учебного корпуса представлял собой огромный зал с множеством высоких колонн, где обычно подолгу задерживалось только эхо. Но сейцикл он гудел сотнями голосов, а из репродукторов лилась музыка. Казалось, на церемонию собрался весь купол, включая дежурных и вахтовых, отчего зала о сорока метрах в поперечнике стала тесной.
Они заспешили к подиуму, возведенному у дальнего края окружности залы. Сквозь люд у подиума, различались организованные группки виновников собрания. Доларги – единственные, кто сегодня был одет по форме. Все остальные щеголяли в своих лучших нарядах. «Еще бы. Главный праздник года. Когда же еще, как не теперь, натянуть фрак, или вечернее платье, что целый год пылились складками в шкафу и выйти в люди». У Сейвена фрака не было. Редкие праздничные вечера он сидел за настольным дисплеем, читал или чистил запал. Спал, наконец. Если же под гнетом угроз и натиском докучающих приходилось тащиться в общество, то он облачался в свою повседневную одежду и весь раут молчал из тени, наблюдая за окружением. В такие циклы ему открывались моменты, незаметные в будничной суете, впрочем и они быстро наскучивали.
На невысоком – по пояс Сейвену – подиуме устроили трибунку. Вернее большой стеклянный пюпитр, за которым стоял Олаф Швассер в давешнем своем красном жилете. Он раскладывал визы ларгов и заглядывал под каждую обложки, проверяя все ли в порядке.
Без лишних приветствий Сейвен занял свое место в квадрате, так, что Олаф ничего не заметил. Манипуляции протектора длились нарна три, пока один из визитаторов, выстроившихся ширенгой в глубине подиума, не подошел к протектору и что-то не шепнул ему. Олаф вскинул голову, оглядел доларгов,
