евреев? Считаю, Нового Петрова должны исключить из евреев навсегда, и чтобы он больше в евреи не просился!
– Вы можете себе такое представить? Я двое суток просидела в камере!.. – всхлипывала Стелла.
Представила, как холеная Стелла ходит строем, а ей говорят: «Номер шесть, поднимите голову…» Все знают, что от сумы да от тюрьмы нельзя зарекаться, но при этом каждый думает, что с ним не может случиться ТАКОЕ: и Ходорковский думал, и Стелла. Как ужасно для такой удачливой бизнес-леди вдруг оказаться в клетке? Неужели это была настоящая камера, с парашей, как в литературе?
– Пусть даже теперь у меня будет судимость, для меня главное – не подвести Петрова!
А Петров её бросил, скрывается. Всё-таки во многих женщинах есть что-то героическое.
– Я на улицу боюсь выходить, представляю, что ко мне опять подойдут, – почти шепчет Стелла.
– Стелла, вам придётся ко мне походить. У вас сильный стресс, и за один сеанс мне вас от страха не избавить.
Что я могу для неё сделать прямо сейчас? У меня в сумке лежит потрясающе красивый комплект, лифчик розовый с бордовыми кружевами, а трусики бордовые с розовыми кружевами. Может, подарить ей? Это её порадует. Хотя, что это я? Он ей мал.
– А с Петровым что делать?.. Я скучаю…
И тут меня осенило. Да она же влюблена в своего Петрова! И перед собой делает вид, что это вовсе не любовь, а просто харизма у него такая манящая к бизнесу и все такое… Не нужен ей отель и что у неё там ещё есть! Переживает из-за того, что он её бросил в беде – как мужчина, а не как партнёр. Если бы я была мужчиной (хоть и психологом), я бы про себя сказала: «Баба есть баба!» А так что мне сказать?
– Знаете что, Стелла, пожалуй, на сегодня мы с вами закончим. А в следующий раз будем работать совсем над другой проблемой.
У меня в кармане куртки притаились два шоколадных батончика. Решила съесть один, а второй оставить на потом или тоже съесть.
3 декабря, воскресенье
Утром встречали тётю Веру. Как только она приезжает из своего маленького уральского городка, мама впадает в детство, потому что тётя Вера старше её на десять лет и называет маму «моя маленькая сестричка». Тётя Вера – героиня. Они с моей четырёхлетней мамой во время войны остались одни, и тётя Вера заменила моей маме мать, хотя одиннадцатилетней тёте Вере самой ещё очень была нужна мама. Мне, например, тридцать шесть, а как я без мамы?
Отвезли тётю Веру домой отдыхать, а мне после долгой торговли удалось заманить Мурку в Русский музей (Мура мне час в Русском музее, а я Муре тоже что-нибудь приятное, например двойную пиццу в пиццерии).
Войдя в вестибюль музея. Мура крайне недоброжелательно поглядела по сторонам и сказала:
– Вот ты считаешь себя культурной женщиной, а у тебя ребёнок ни разу не был в Русском музее!
Это ужасно несправедливо с Муриной стороны – за время её детства только у картины «Последний день Помпеи»
