Набережной улицеРезная городьба.
Стоят и не сутулятся
Въездные два столба.
А за Окой на озере
Как зеркало вода,
Где с бредешком елозили
Мы в юные года.
Над церковью,
над пристанью,
Над парком —
птичий гам.
Шумит толпою истово
Базар по четвергам.
Грибов, ухи отведаю.
Прощанию не рад,
Во вторник или в среду я
Уеду в Волгоград.
И там зимою длинною
Мой потревожит сон
Касимовский малиновый
Церквушек перезвон.
«Мой город на Оке…»
Дела давно минувших дней…
Мой город на Оке,
Ты от столиц вдали.
Здесь спит Сююнбике
В ногах у Шах Али.
Седой гробницы ночь.
Минувших дней дела.
Князей ногайских дочь
Покой здесь обрела.
Край текие[1], тропой
К Оке из года в год
С утра на водопой
Гусыня строй ведёт.
А окский берег крут.
Красив заречный вид.
Петра придворный шут
Здесь тоже где-то спит.
Балакирев Иван.
Бубенчики, колпак…
Плывёт Окой туман,
Рассеивая мрак.
А век, что клок сенца,
И жизнь – щепоть овса.
Угрюмее свинца
Седые небеса.
Всех, кто велик и мал,
Всех время унесло…
Касимов. Месяц март.
Тридцатое число.
«Всю неделю сыро, хмуро…»
Всю неделю сыро, хмуро,
Не разведрится никак.
По дороге, что на Муром,
И сосняк, и березняк.
От часовенки у трассы,
Где погибли шофера,
Мы всего на четверть часа
По грибы идём с утра.
Гриб пошёл, как очумелый
И как вражеская рать.
Но берём мы только белый,
На иные – наплевать.
Наберём их с полусотни,
Сотня – это самый край.
Перечистим их, посолим,
Приготовим – налетай!
Ах, как вкусно! Как сердечно
И душевно!.. Грибники
Позавидуют, конечно,
Что сейчас мы у Оки,
Где большак идёт на Муром,
Где сосняк и березняк…
Всю неделю сыро, хмуро,
Не разведрится никак.
«Покину дом, переступив порог…»
Где оскорблённому есть чувству уголок…
Покину дом, переступив порог.
В конце концов, не постарел ещё я!
Где оскорблённым чувствам уголок?
Конечно, это ты, моя Мещёра.
Заречный луг мне храм и мавзолей.
Уйду в ночное, сердце успокою.
Здесь хороша картошечка в золе
Костра над вечереющей Окою.
Когда
Текие – усыпальница.
