вот так же вздыхать – легко и свободно, чтоб сердце не щемило. И как ни смешно звучит, каждая песня, каждый стих, а для кого-то – каждая картина или книга – всего лишь пополнение кислородного баллона.
Я решил, что необходимо полное взаимопонимание в моей маленькой группе. Они имеют право знать факты из моей биографии, которые отражены в текстах хотя бы косвенно. Самое сложное было рассказать о Ланке. А еще сложнее – о том, как я по-скотски с ней поступил. Сеньке рассказать проще – он парень, поймет хоть как-то, а вот Лин… Я заранее настроил себя, что не буду оправдываться и пытаться себя обелить, что бы она ни говорила. Приготовился выслушать множество «приятных» слов в свой адрес, внушил себе, что это будет справедливо.
Лин слушала молча, не перебивая, не останавливая, ничего не переспрашивая. Я испугался, не заснула ли она.
– Ну что ты теперь обо мне думаешь? – завершив излияния, спросил я.
Помолчав немного, она ответила:
– Что ты очень тонкий и чувствительный человек, Вадим. Просто иногда слишком торопишься. Слишком импульсивно действуешь. Иной раз излишне много думаешь над вопросом, который того не стоит, а порой… не думаешь ни о чем – ни о себе, ни о других.
Я сидел, как пришибленный. Чувствительный, тонкий… я? Неужели обо мне она говорила сейчас? И ведь понимаю, что обо мне – кто б еще так четко сформулировал мое состояние и поведение? Кто еще так понимал меня?
– И ты не откажешься записывать альбом с такой сволочью? – почти шепотом спросил я.
Лин рассмеялась – звонко и заразительно.
– Дрох, я профессионал, понимаешь? Я могу работать с любой сволочью. Качество не пострадает, обещаю. Да и вообще, не очень врубаюсь, что ты такого криминального сделал. Я бы на месте твоей возлюбленной на тебя не злилась. Скорее, переживала бы, что ты из-за меня так поступил со своей жизнью.
Будто камень с души. И я снова начал переводить бумагу. Жизнь продолжается, рано гнить в хандре. Надо делом заняться. Серьезно и основательно.
3 апр., среда.
Мы с Лин пошли ко мне после института, работать с клавишами. Я уже записал ритм-секцию к паре песен. Синтезатор для меня – загадка, поэтому его я доверю Лин. Сначала, конечно, чаю попили, поболтали – никак не наболтаемся. О репертуаре моем говорили. Еще немного, и я перестану здороваться со всеми знакомыми. Лин активно растлевала мою душу похвалой – и стихи ей нравились, и музыка. И меня это удивляло – после ее сольника мои потуги кажутся плаваньем игрушечного кораблика в ванне.
– Дрох, в так называемом русском роке три темы: наркота, любовь и одиночество. Это так заколебало! А таких образов я уже давно ни у кого не слышала – это я тебе как филолог говорю.
Я помолчал, потом расплылся в улыбке. Приятно, конечно. Так важно, когда тебе не обрубают крылья, а наоборот – верят в твои силы больше тебя самого. Тем более, когда говорит об этом человек, который разбирается и в музыке, и в стихоплетстве. Мы с Лин давние
