декларацией: «Ни один мужчина и ни одна женщина не могут заставить какого-либо гражданина или гражданку одеваться определенным образом и нарушать право каждого свободно носить одежду любого пола по своему усмотрению, под страхом попасть под подозрение и подвергнуться преследованию как нарушитель общественного спокойствия»86.
Как пишет историк Линн Хант, дискуссия в Национальном конвенте показала, что «декрет был направлен именно против женских клубов, представительницы которых носили красные колпаки свободы и принуждали других женщин следовать их примеру. По мнению депутатов – высказанному в самую радикальную эпоху Революции, в период дехристианизации – политизация костюма угрожала гендерной иерархии. В глазах Фабра д’Эглантина колпак свободы ассоциировался с маскулинизацией женщин: «Сегодня они ратуют за колпак свободы; но этого им покажется мало; скоро они потребуют портупею и пистолеты»87.
Постановлением полиции от 16-го Брюмера 9 года (7 ноября 1800) парижским женщинам запрещалось носить брюки без специального разрешения.
Теруань де Мерикур отпраздновала падение Бастилии, нарядившись «в белую „амазонку“ с круглой шляпой», маскулинный наряд, который, кажется, включал в себя брюки, поскольку она объявляла: «Мне было легко играть роль мужчины, поскольку я всегда ощущала себя предельно униженной порабощением и предрассудками, из‐за которых мужская гордыня угнетает наш пол»88. Однако революционный этос «свободы, равенства и братства» не учитывал права женщин, участие которых в политике было нежелательно. Женщины-революционерки Олимпия де Гуж и мадам Ролан были отправлены на гильотину, а Мерикур – в сумасшедший дом.
После пяти лет революции модные пристрастия по-прежнему сохраняли актуальность; однако люди, которые выглядели чересчур стильно, часто становились объектами оскорблений, угроз и нападок. Роза Бертен и многие другие модистки последовали за своими клиентами в изгнание. Другие остались и попытались приспособиться к новым условиям. Одна модистка избавилась от титула «мадам», называла себя гражданкой, а свое ателье переименовала в «Дом равенства». Выпуск модных журналов был на несколько лет приостановлен. Пудра и косметика впали в немилость как «аристократические» атрибуты. Туфли на высоком каблуке и женственные шляпы противоречили идеалам революционной простоты. Туалеты получали специфические наименования: «патриотическое неглиже» (negligé à la patriote), «национальный редингот» (redingote nationale) и «демократическое дезабилье» (déshabillé à la democrate). Женщины надевали костюм «народный карако» (простой жакет и юбка)89. Мужчинам также рекомендовалось носить «обычную одежду» простых людей.
Процветала параноидальная подозрительность: многие опасались, что люди, которые выглядят, как санкюлоты, на самом деле «контрреволюционеры». Жак-Рене Эбер, издатель Père Duchesne, бурно выступал против изнеженных
Pellegrin N. Les Vêtements de la Liberté. P. 111.
Hunt L. The Unstable Boundaries of the French Revolution // Nichelle Perrot, ed. A History of Private Life. Vol. IV. From the Fires of Revolution to the Great War / Transl., Arthur Goldhammer. Cambridge, MA; London: The Belknap Press of Harvard University Press, 1990. P. 18.
Yalom M. Blood Sisters: The French Revolution in Women’s Memory. New York: Basic Books, 1993. P. 21.
Chrisman-Campbell K. Fashion Victims: Dress at the court of Louis XVI and Marie Antoinette. London; New Haven: Yale University Press, 2015. P. 288. См. также: Costumes du temps de la Révolution 1790–1793. Paris: A. Lévy, 1876; Gaudriault R. La Gravure de mode féminine en France. Paris: Les Éditions d’Amateur, 1983. Pp. 41–42, 44.
