озверев от отказов, самоедства и трамваев, я чувствовал себя чем-то ненужным и бессмысленным. Гнусным окурком, уносимым мутным канализационным потоком жизни. Пытаясь быть хоть сколько-нибудь полезным, я провожал и встречал Веру с работы. Иногда ей удавалось контрабандой провести меня в зал и усадить где-нибудь сбоку, в проходе. Таким образом я неплохо познакомился с кинематографом и оценил его тревожную отрывистую манеру изъясняться.
Смутно припоминаю, что представляли в тот вечер. Когтистый, оскалившийся вурдалак нападал на женщину, испуганно размахивавшую белыми волосами. Кривились чьи-то губы в коварной усмешке. Выкатывались исподлобья подведенные глаза. Сыпался в бокал смертельный яд. Мелькая острым кадыком, вампир глотал отраву. Скулили печальные клавиши рояля. Заламывая руки, бросалась к слабеющему чудовищу блондинка. Вот хладный труп в гробу. Но саван прочь и – ах! Смерть смыла страшный образ, пред нами прекрасный юноша, и благородное чело, точеные черты. Но – мертв, он безвозвратно мертв.
И ничего уже не исправить, а дождь идет даже в этом придуманном черно-белом мире. Нет, не дождь – косые черточки: дефекты ленты. Конец.
Люди зажмуривались от неожиданного света, пугавшего глаза, переговаривались, закуривали. Вместе со всеми я вышел на улицу; в голове еще гудели поминальные фа-диезы – пианист отчаянно старался во время финальной сцены.
За время сеанса выпал снег. Вере надо было еще что-то уладить, сдать надорванные квадратики билетов. Я ждал у входа. Лампочка над вывеской горела ярко, заливая неожиданно забелевшие улицы волшебным цветом. Малиновым по белому, словно из лопнувшего берлинского пончика на сахарную пудру выползла капля конфитюра.
Вдруг, в десяти шагах от «Одиссея» я приметил человека. Он ходил кругами, появлялся в луче света уличного фонаря, мял шляпу, и опять исчезал во тьме.
Повинуясь минутному порыву, я спрятался за угол. При этом секретничающий господин оставался мне виден. Остановившись под фонарем, он снял свой отвратительный головной убор, надел снова. Вынул из кармана портсигар, щелкнул крышкой.
Наконец, на ходу заматывая кашне, появилась Вера. Незнакомец отшвырнул папиросу, и шагнул навстречу моей жене.
– Ах, это опять вы, господин (имени я не разобрал). В последний раз прошу: оставьте, оставьте же меня наконец! Муж! Меня встретит муж.
Мужчина сделал слабый жест, словно пытаясь удержать Веру, но она ускорила шаг, а преследовать её он не решился, лишь досадливо махнул рукой и направился в противоположную сторону. Я в отдалении следовал за женой. Вера подошла к пансиону, поискала ключ, отперла дверь.
Выждав несколько минут, я вошел следом.
Совершенно не было причин подозревать жену в адюльтере. Более того, только что я – счастливый супруг – мог собственными глазами убедиться в её безусловной верности. Но всё равно меня передернуло от мимолетного,
