ветром.
Инге увиделся этот спуск:
– Знаю. И что?
– То, что она не прыгала, а перешагивала со ступеньки на ступеньку! Ты много видела шагающих белочек? – Михаил торжествовал, будто подсмотрел настоящее чудо природы.
Она согласилась, сама расслышав равнодушие в своем голосе:
– Действительно, необычно.
Спрессованное и тупое, как валенок равнодушие, которое ничем не проймешь. Ее короткий (по привычке пианистки) ноготь поскреб металлическую скобу сундука. Но этот негармоничный звук не внес живую нотку, Ингу от него потянуло поморщиться.
Лицо Деринга перестало светиться:
– Ты сегодня делала упражнения?
– Неожиданный переход… Зачем?
– Что значит, зачем?! Доктор велел тебе…
– Я знаю, что велел мне доктор! Я спрашиваю: зачем?
Он опять уцепился за подбородок, и ей захотелось ударить его по руке.
– Ты ведь знаешь, иначе прежняя подвижность не восстановится, – тихо проговорил Михаил.
«Какой дурак! – подумала она разочарованно. – Почему все эти годы я не понимала, какой же он – дурак!»
– Она и так не восстановится, как будто ты не понимаешь!
Инга встала и набросила на самовар почти истлевший цветастый платок, который Михаил хранил в память о бабушке. Ей больше невмоготу было видеть, как кривляются отражения.
– Этого тебе не говорили, – заспорил Деринг.
– Попробовали бы они сказать!
– Есть надежда…
– Что лет через десять я смогу играть, как прежде? Мне тогда будет под пятьдесят! Кому я буду нужна? Сотня молоденьких пианисточек поспеет! – она перевела дыхание. – В любом случае под моей рукой уже не порвутся струны…
Он тихо напомнил:
– Лист тоже перестал их рвать, когда Блютнер добавил к клавише четвертую струну.
– Я и две уже не порву.
Ее усмешка должна была показать ему, что это не так уж и трагично, но губы скривились.
– А тебе не терпится что-то порвать?
– Кого-то. На куски, – Инга шагнула к двери. – Обедать пора. У нас есть что-нибудь в холодильнике?
– Ты меня об этом спрашиваешь? – удивился он.
– А, по-твоему, я каждый день должна заниматься готовкой? Помнится, я вчера что-то такое соорудила… И позавчера.
Михаил растерянно заморгал:
– Да, милая… И было вкусно! Так ты полагаешь, что я…
– А почему бы нет? Мы теперь не можем себе позволить себе обедать в ресторане, как ты знаешь…
– Но я…
– Работаешь? – перебила Инга. – Ты пытаешься упрекнуть меня в том, что я теперь не работаю? Но все эти годы…
Неожиданно резво поднявшись, он шагнул к ней и зажал рот ладонью. Инга ощутила на губах солоноватый привкус и резко высвободилась, мотнув головой.
– Что ты себе позволяешь?!
– Остановись, – тихо
