душевных сил, занятия; нацедил самого свежего пива в самые чистые кружки. Перекинул через плечо полотенце почище и ринулся обратно в зал. Там он, выставив кружки перед загадочными посетителями, с невинным видом стал протирать соседний с троицей стол, одновременно со жгучим любопытством прислушиваясь к их разговору.
– Вот, а ты говорила, что это мы, мол, далеки от народа и его тягот… – пробасил мужчина с лошадиным лицом, пододвигая к себе пиво. Мешок свой он снял со спины, но не отпустил, держал на коленях.
– Ты это к чему? – спросила женщина, принюхиваясь к пене.
– А как ты хозяина с порога… срезала. Прямо само сострадание и лояльность.
– Да ладно тебе, Талли… Ты себя со стороны видел? Посмотрев на нас, с уверенностью можно сказать, что мы не обычные путники. Если бы мы вели себя скромно и тихо, хозяин первый бы заподозрил что-то… Нужно соответствовать своему внешнему виду, дружище.
– Она хочет сказать, – пояснил клинобородый, которого женщина звала Дереком, – что мы выглядим как несколько эксцентричная троица, и вести себя должны соответственно.
– И за кого же, по вашему, нас тут принимают? – хмыкнул Талли.
– Ну, ее вот, думаю, за наемницу, – Дерек отсалютовал кружкой своей спутнице. – Меня за…
– Моего содержанца, – предложила Тео.
– Нет такого слова, – насупился мужчина с лошадиным лицом.
– За таинственного высокородного… э-э-э… путника, коего охраняет эта наемница, – Дерек неодобрительно обвел взглядом своих приятелей. – А тебя, Талли, пока ты не достанешь свою подружку из мешка, можно принять за кого угодно, только не за барда.
«О, бард! Неужели?» – подумал Гринер, внезапно переполняясь оптимизмом. Непонятно почему, но барды, сказители и музыканты всегда вызывали у него детский восторг. «А в мешке у него лютня, точно, как же я сразу не догадался!». Гринер даже забыл протирать стол от такой новости, но скоро спохватился и принялся за работу с утроенным усердием.
– Это почему нельзя принять? – обиделся бард.
– Потому, – в два голоса отрезали Тео с Дереком, а Тео добавила: – У тебя слишком похоронный вид.
– Ну знаете, – начал было бард, потом фыркнул возмущенно. – Да я… Я не просто какой-то безызвестный стихоплетец, я Таллирен, меня каждая собака… Спорю на десять золотых, что после этого вечера нас все запомнят?
– Прирежешь их всех, что ли? – Дерек красноречиво провел пальцем у горла.
– Фу, конечно, нет! Я буду петь!
Гринер украдкой выдохнул. Таллирен же преисполнился энтузиазма.
– Тео, помнишь два года назад, в «Одноглазом кабане» мы устроили потрясающий разгул?
– Ну, Талли, сейчас совсем другая ситуация…
– Да, да, знаю, не хватает вина, гулящих девок и половины нашего бардовского цеха, и еще студентов-алхимиков с петардами, поэтов с сонетами и для контраста пары мрачных астрологов. – Бард махнул рукой. – Того размаха, нам, конечно, не достичь,
