но уже рукоположен в иереи, служит в храме села Сомино[1].
1
Не такое уж и великое расстояние от Петербурга, а совсем другая погода, снег чистый, зима спокойная, глубокая…
И простуда у моего спутника куда-то ушла.
Не зря еще в Питере, на вокзале, обещал ему отец Геннадий: «На свежий воздух попадешь да помолишься, вот и выйдет вся болезнь».
Вышла…
Главное же в Сомине – храм святых апостолов Петра и Павла. Он стоит на пригорке, видимый с любого двора, словно парит над землей, собирая воедино всю округу.
У Андрея Реброва об этом храме стихотворение написано:
На церковных окнах —
ризный снег сочельника,
Дымом и хвоею
тянет из-под рам, —
Будто бы на облаке
возлетает с ельником,
С речкой и деревнею
православный храм.
Раздышу я шепотом
изморозь оконную —
От простора белого —
аж в глазах черно…
А вдали над речкою
над долиной звонною,
Как звезда Господняя
теплится окно…
Елочки завьюжены,
и сторожки заперты,
Тропка запорошена —
никого на ней,
Только одинокие,
светятся у паперти
Два следа от Ангельских
маленьких ступней…
– Не совсем об этом… – говорит Андрей.
Может, и не совсем…
Когда о храмах пишут, всегда получается не совсем об этом конкретном, а вообще о храме.
Иначе-то и не бывает. Иначе просто о памятнике архитектуры выйдет, а не о храме.
Но все остальное – точно.
И излука реки, и ельники, и необозримый белый простор, и храм…
А вот и дом отца Геннадия – как раз напротив храма.
2
Отец Геннадий, как я уже говорил, и сейчас продолжает совмещать службу в храме с музейной и научной работой. В приходе он проводит примерно половину времени.
Каждую неделю ездит сюда…
Семья летом живет в Сомине, а зимой – в городе.
Сейчас зима. Но в доме нет ощущения заброшенности, данности…
И дело не только в том, что печи накануне – кирпичи еще хранят тепло – протопили.
Нет… Дело в другом.
Жизнь здесь не сама по себе, а для Служения.
Дом при храме и жизнь – для храма. Без излишеств и своеволия.
И, конечно, иконы. Они висят в каждой комнате. Настоящие, намоленные иконы. Иконы, которые не только ты видишь, но которые и тебя видят. Какая-то ласковая строгость исходит от них. И от этого возникает в душе ясность и сосредоточенность.
А быт что?
О быте тоже нужно заботиться…
– Сегодня я сам управлюсь по дому, – говорит отец Геннадий. – А завтра служба в храме. На завтра распределим послушание. Тебе, Андрей, водное будет, а вам (это ко мне) огненное – печи топить.
3
Все знают, какое бессчетное число храмов было уничтожено у нас в России.
Но, пожалуй, только вот в таких дальних приходах и понимаешь, насколько опустошающим был этот смерч.
Церковь в Сомине – единственная на весь район. И понятно, что прихожане ее – не только здешние жители. Едут отовсюду. И едут издалека.
Здесь, в Сомине, даже есть специальный дом, что принадлежит церковной общине, в котором можно остановиться. Это что-то вроде бесплатной гостиницы. Здесь стоят кровати. Есть здесь и печь, где можно приготовить или разогреть еду.
И хотя много коек, как в общежитии, но чисто и уютно, даже по-домашнему.
Впрочем, это и есть дом. Странноприимный…
Такое вот совсем уже, кажется, исчезнувшее из языка слово встретилось здесь…
И встретилось не в разговоре, не в воспоминаниях, а наяву, живьем… Возле храма встретилось…
Вился дымок над трубой. Топилась печь в странноприимном доме. Мы зашли поздороваться.
Приехало несколько женщин из Пикалева.
Поговорили с отцом Геннадием о вечерней службе, о дровах, еще спросили что-то по хозяйству. Потом пожилая женщина отозвала
События, описываемые в очерке, происходят в 1994 году. Сейчас протоиерей Геннадий Беловолов служит на Леушинском подворье в Санкт-Петербурге.
