чит «светлая и чистая».
Альберт был совсем не богат, но имел свой домик и гуту – стеклодувную мастерскую. В крошечном домишке у одной стены теснились широкий сундук и шкаф, у другой – лавка и старые напольные часы, у окна стоял стол. Альберт и София спали на лавке, дети – на сундуке.
Часть комнаты занимала большая дровяная печь. У печи София держала прялку. Над прялкой к двум железным крюкам в потолке была подвешена колыбель. В ней спали дети, когда были совсем маленькие, теперь же София хранила там кое-какие свои вещи.
Возле печи притаилась дверь в каморку, где стоял ларь с одеждой и стул. Вот, пожалуй, и все.
Мастерская была тоже невелика, но в ней запросто размещались Альберт с подмастерьем и даже Клас и Клара, которые любили смотреть на работу отца. Места всем хватало – а это главное.
Здесь рождались изделия невиданной красоты. Альберт творил чудеса со стеклом, да только торговец из него был никудышный. Посуда его не пользовалась спросом, хотя он исправно ездил на ярмарки – и весной, и осенью. Концы с концами кое-как сводили, но излишков у них не водилось.
Когда подходило время, София помогала крестьянам трепать лен и брала детей с собой. После работы их кормили, а за труд София выручала хлеб и пясть льна, так что жизнь их в те дни была похожа на праздник.
Клас был младшим, ему едва исполнился год. Ходить он еще не умел, зато мог часами сидеть и смотреть, как работает отец. С той же легкостью, что ребенок пускает мыльные пузыри, Альберт выдувал сверкающие бокалы и блестящие чаши. Только, в отличие от пузырей, они не лопались – длинными рядами стояли на полках, завораживая своим светом. Это было чудо.
Затаив дыхание, Клас сидел в углу и наблюдал, как из длинной трубки Альберта, словно по волшебству, один за другим появляются мерцающие шары. Шары росли, и Класу казалось, что они парят у него над головой. В глазах его проскальзывало мечтательное выражение, будто он видел что-то далеко-далеко. Что он мог видеть? О чем думал? О небе, а может, о бескрайнем море? Сам он не знал, он был слишком мал, чтобы описать это словами. Но Альберт знал и улыбался – с ним было то же самое. Они видели красоту.
Клара была на год старше брата. Она тоже любила бывать в мастерской, но на месте ей не сиделось. Случалось, она что-нибудь задевала, и стекло со звоном падало на пол, рассыпаясь на тысячи мелких осколков. Клару это не сильно тревожило – она вприпрыжку выбегала из гуты и мчалась домой. Там София давала ей играть с длинными прядями льна, и ничего прекраснее Клара не знала.
Зато с Класом всякий раз, когда разбивалось стекло, творилось что-то странное. Поначалу звон веселил его, но при виде осколков мальчик пугался и плакал, да так безутешно, что его приходилось уносить из мастерской на руках. Альберт очень сердился, но все же надеялся, что со временем Клас привыкнет, ведь стекло часто бьется. Только Клас не привыкал – напротив, с каждым разом плакал все сильнее, и вскоре Альберт уже не решался брать его с собой.
Такая вот у Класа была странность. Но у всех были свои заботы, и никто не обращал на это особого внимания.
Альберт, тот думал о стекле. Только о стекле. Любой формы, любого вида. О сверкающем стекле, блестящем, зеркальном, звенящем, поющем… Стекло. Только СТЕКЛО.
София же считала, что Альберт слишком много думает о стекле, что он любит стекло больше, чем ее. Бывало, луна успевала сменить солнце на небосклоне, а Альберт все трудился в своей мастерской. София сидела у окна и ждала. Да, это случалось слишком уж часто…
Жизнь Клары ничто не омрачало. Она всегда оставалась верна своему имени – светлая и чистая. Все, что ей нужно было для счастья – это прядь льна да осколочек стекла вместо зеркала.
Так Клас и жил со своей маленькой странностью. Никто не понимал его, а он просто-напросто чувствовал, что самое красивое часто бывает самым хрупким. Маленькому человеку, ничего не знающему о свойствах стекла, это может казаться страшным и непонятным. А ведь как грустно, когда самое красивое так легко разбивается!
Но никто об этом не задумывался. Уж точно не София. Последнее время она ходила мрачная и удрученная. Ее все чаще посещали тяжелые мысли. Однажды вечером, вернувшись из мастерской, Альберт застал ее плачущей. Она сидела у окна в темноте, не зажигая свечи. Луна слабо освещала ее лицо, на подоконнике блестели капли. София не подняла глаз.
– Что случилось? Ты плачешь? – испугался Альберт.
– Мне так одиноко – ты никогда не бываешь дома, – всхлипнула в ответ София.
Альберт попытался объяснить, что работает над удивительной чашей, – ничего подобного он еще не делал. Пусть потерпит еще немного, он скоро закончит и сможет проводить с ними больше времени.
София со вздохом отвечала, что знает все наперед. Доделав прекрасную чашу, Альберт затеет что-то еще более удивительное. Это ясно
