мне в тарелку гору жирной картошки. – Налетай.
Я кладу ломтик картошки в рот и медленно жую. На удивление вкусно.
– Я связался с маминым юристом из Кентербери, и она записала нас на среду на час дня, чтобы подписать бумаги, – говорит Пол. – Много времени, думаю, не займет. Только не забудь захватить удостоверение личности. У тебя ведь есть паспорт?
Я не могу поверить своим ушам.
– Пол, неужели ты думаешь, что я могла бы работать без паспорта?
– Ой, извини, – смеется он. – Конечно, есть. Прости, все мысли о работе.
Он открывает кухонный шкаф и достает пыльную бутылку солодового уксуса.
– Хочешь?
Я качаю головой и наблюдаю, как он макает картофель фри в жгучую коричневую жидкость.
– А Салли придет? – спрашиваю я.
– Нет, – говорит он, опустив вилку. Его лицо мрачнеет.
– Что такое?
– Да ничего, Салли есть Салли. Ей снова хуже.
– Имеешь в виду – снова начала пить?
– Да, пару раз сорвалась, – говорит он, растерянно сминая пальцами кусочек картофеля.
– Вы не пробовали обратиться в Общество анонимных алкоголиков?
Он мотает головой:
– Она и слышать об этом не хочет. Считает, что у нее все нормально. Поговори с ней. Может, хоть ты ее вразумишь. Меня она не слушает.
– Да брось, Пол, во время нашей последней встречи она прямым текстом заявила, что не желает меня больше видеть. И выставила за дверь.
– Да, но это было давно; к тому же сама знаешь, как она переживает из-за Ханны. Она решила, что ты винишь ее в произошедшем.
– Я пыталась ее образумить, – говорю я, отодвинув тарелку. – Мне плевать, обиделась она или нет; она должна была узнать правду. Если бы она бросила пить, Ханна до сих пор была бы здесь – вот и все.
– Знаю, – говорит Пол. – Хорошо хоть с Ханной все нормально. Спасибо, кстати, что помогла ее найти. Мы наконец вздохнули спокойно.
– Она моя племянница, – отвечаю я. – Я хотела убедиться, что она в безопасности, чего не скажешь о Салли.
– Слушай, я знаю, что ты на нее злишься, – говорит Пол. – Но Салли правда становится хуже. Неужели так сложно забыть о вашей глупой кровной вражде и помочь ей?
– Прости, Пол, но мне кажется странным, когда мать так легко сдается, – говорю я, сваливая недоеденную рыбу с картошкой в мусорное ведро. – Такое чувство, что ей вообще все равно.
– Перестань, Кейт, это несправедливо, – говорит он, вытирая губы бумажной салфеткой. – Как ей может быть все равно? Уход Ханны ее подкосил. Она стала больше пить, потеряла работу. Стала как в воду опущенная. Глубоко внутри она знает, что Ханна сбежала из-за нее – из-за пьянства и ругани, – и эта мысль разъедает ее изнутри.
Склонившись над мусорным ведром, я вижу испуганное лицо сестры в родильной палате много лет назад. Ей было всего четырнадцать, когда родилась Ханна; она сама еще была ребенком. Я помню, как сидела
