он, но увечья зажившие, давние. Вроде как носа у него нет. И передняя левая лапа порчена – без когтей (это я по следам разобрал). А еще и по следам, и по Гордеевым ранам выходит, что не дыбится он, когда нападает. Так и прет на четырех – кабаном.
– Хуже не бывает… – Кудеслав сгреб бородку в кулак.
Хранильник кивнул:
– Не бывает.
Они, не сговариваясь, медленно двинулись вдоль избяной стены – без цели, просто чтоб не стоять на месте. Прямо перед ними внезапно и бесшумно возникла тень одного из сторожевых псов. Потершись о ногу волхва, пес выклянчил короткую ласку хозяйских пальцев и сгинул. Несколько мгновений волхв глядел ему вслед, затем снова побрел боги знают куда, раздраженно стуча посохом по мерзлой земле. Кудеслав отправился следом.
Помолчав, хранильник заговорил опять:
– Вот что еще помни: он бросается прямиком на врага, но в самый последний миг шарахается влево, как бы пугается вдруг. И сходу бьет правой лапой.
Снова помолчали. И опять волхв, будто угадав, что Мечник собирается о чем-то спросить, поторопился заговорить первым:
– Он ведет себя скорей как человек. Нюхом обижен, да лапа одна увечна – оттого и повадки у него не звериные. Потому-то я и просил у Яромира тебя, вместо чтоб кого из охотников кликнуть. У самого опытного медвежатника против такого выйдет то же, что у Гордея вышло. Тут воин надобен.
Белоконь почти слово в слово повторил утренние Кудеславовы рассуждения, и Мечник про себя порадовался собственной догадливости. А старик продолжал:
– В окрестных местах только двое способны с ним совладать: ты да я. Был бы он не простой медведь, а и впрямь оборотень, как мне сперва померещилось из-за его человечьей повадки, то я бы сам… Но вот нынче ходил, глядел следы – все-таки зверь он. Увечный, неправильный, но душа в нем звериная. А погубить своими руками медведя я не могу. Именно этого – никак не могу. Боги не велят, я уж спрашивал. Сына он мне поломал, изувечил – а не добил же, выпустил-таки живым из леса. Чем-то прогневил я богов, вот и карают. Сам убью – осерчают пуще прежнего, сынову жизнь заберут. А может, и не только его… Ну, ты уж выходи, будет хорониться-то!
Ошарашенному Кудеславу изрядного труда стоило понять, что последняя фраза предназначена не для него и не для людоеда.
– Выходи-выходи! – Белоконь чуть повысил голос. – Знаю же, что подслушиваешь!
За разговором волхв и Мечник успели подойти к стене хлевца, в котором стояли хранильниковы лошади. Обманчивый звездный свет увеличил приземистое строение, оборотив его в огромную глыбу непроницаемой черноты. И внезапно отлепившаяся от этой глыбы человеческая фигура сперва тоже показалась великанской. Однако подступив да остановившись шагах в трех от хранильника и Кудеслава, фигура превратилась в фигурку и произнесла хрипловатым знакомым голосом:
– Ну?
– Я те понукаю! – хмуро сказал волхв. – Ты чего вылез? Жизнь не мила?
– А чего в ней милого-то? –
