на самом-то деле, ни что иное, как агония. Только смерть может положить конец этой нелепой клоунаде. По крайней мере, на это можно надеяться.
ТАМАРА. Обожаю Мандельштама. Никогда не понимаю и слова из сказанного им.
МАНДЕЛЬШТАМ. Это единственный способ остаться здесь живым.
ГУМИЛЕВ. Мы словно бродячий цирк. Маяковский – ведущий представления.
ОЛЬГА. Клоуны. У нас должны быть клоуны.
ТАМАРА. Я боюсь клоунов.
МАНДЕЛЬШТАМ. Это Россия. У нас слишком много клоунов.
ОЛЬГА. В этом месте время ведет себя так странно. Я помню многое в переплетенье образов. Теплый дождь, барабанящий по крыше. Что-то шепчущее в ивах. Белый зал зеркал. Расплескавшиеся кровь и мозги на обоях с розами. Мертвец на лестнице. Как его звали? Анна, как звали мертвеца на лестнице?
АННА. Я не помню.
КНЯЗЕВ. Оставайся в игре или умри[4].
Картина 3
Периодическая таблица Менделеева
(Появляется МЕЙЕРХОЛЬД. ЛЮБОВЬ, писаная красавица, готовится к прослушиванию. ТАМАРА и ОЛЬГА держат ее за руки. МЕЙЕРХОЛЬД останавливается, чтобы перекинуться парой слов с МАЯКОВСКИМ. БЛОК и БЕЛЫЙ, сидя за одним столиком, наблюдают).
ТАМАРА. Люба, Мейерхольд здесь. Пришло время прослушивания.
ЛЮБОВЬ. Я не могу. Я в ужасе.
ТАМАРА. Не надо ничего бояться. Кроме клоунов. И медведей. Я боюсь медведей.
ЛЮБОВЬ. Но это Мейерхольд. Он – помощник Станиславского.
ОЛЬГА. Они оба отливают стоя, как и все остальные мужчины. Хотя я слышала, будто Распутин может писать из ушей.
МАЯКОВСКИЙ. Чего ты так поздно?
МЕЙЕРХОЛЬД. Со мной пожелали поговорить в Че-ка. Ничего страшного. Им просто надоело заниматься онанизмом. У меня еще одно прослушивание. Жены Блока.
МАЯКОВСКИЙ. Зачем тебе прослушивать жену Блока?
МЕЙЕРХОЛЬД. Делаю одолжение Блоку. Ты что-то имеешь против?
МАЯКОВСКИЙ. Нет. Она красотка, но умеет ли играть?
МЕЙЕРХОЛЬД. Мы это выясним.
ЛЮБОВЬ. Я – Люба Блок. Я пришла для прослушивания на роль Лорелей.
МЕЙЕРХОЛЬД. Я слушаю.
ЛЮБОВЬ. Почему я так несчастна? Что-то шепчет у меня в голове, не дает покоя. Воздух вечером прохладен. Мимо струится Рейн. Вершина горы освещена последними лучами солнца. Лорелей сидит, расчесывая длинные, золотистые волосы… (ОЛЬГА расчесывает ее волосы, напевая мелодию «Интернационала». КНЯЗЕВ, как зачарованный, не отрывает глаз от ОЛЬГИ). Ее песня – те же чары. В утлом суденышке поэт охвачен отчаянием. Не может оторвать глаза от Лорелей, не замечает скал, на которые течение несет его суденышко. Вода проглатывает их, и поэта, и челн. Такой мужчины видят меня, колдуньей, а не женщиной, чтобы боготворить на расстоянии, может, даже бояться, но никаких прикосновений. Словно прикосновение это превратит их в камень. Я не хочу быть символом. И при этом моя судьба –
Всеволод Князев (1891-1913) покончил с собой из-за неразделенной любви к Ольге Судейкиной.
