лет… – вздыхает он, – видишь, как оно стало? А было-то… да.
Попутчица дремала, мы глубокомысленно молчали. Хорошо сказал, не поспоришь.
Пока Михей на кухне разбирает мои пакеты, хожу по квартире, легонько трогаю вещи. Пыли везде на сантиметр, а то и на два. На тёмном полированном столе аккуратная стопка книг, карандаши и ручки в ряд, пирамидка из блестящих камешков. Может быть, это те самые, что я много лет назад собирала во дворе – вроде обычные, но если повертеть на солнце, то бриллиантово искрят, играют слюдяными прожилками. Листаю толстую тетрадку в зелёной обложке, радуюсь ей. Сначала Михей записывал сюда цитаты из Кабалы, потом заговоры из фолиантов по деревенской магии, разрозненные кусочки из Агни-Йоги и околонаучных трудов Синельникова и Амосова. История Михеевых увлечений. Буковки крошечные, жмутся друг к дружке, половина из русского алфавита, половина – латиница. Это чтобы бабушка не совала нос, куда не звали. Хоть какую-то часть своей жизни Михей сумел уберечь от её начальственного взгляда.
Шкаф древний, с мутной зеркальной дверцей. Всхлипнул жалобно, показал платяное нутро. Так и есть: куртки-варёнки, выпускной костюм в тонкую полоску, мамины девичьи платья. На трюмо ряды сигарет, «Прима противозачаточная», – зубоскалила на их счёт Лилька. Диван у стены накрыт узбекским цветным половиком вместо покрывала. Только телевизор новый, широкоэкранный, любовно оберегаемый от пыли.
– Олесь, ну ананас-то зачем? – кричит из кухни Михей.
Спешу к нему, скрипят под ногами рассохшиеся половицы. При бабушке они так и сияли чистотой. Пол она мыла по часу, а то и дольше, ползала на коленях, елозила тряпкой и монотонно читала нотации. Михей за это время успевал и книжку полистать, и вздремнуть. Теперь некому лоск наводить.
На кухне вдвоём не повернуться из-за громадной угольной печи. Вот оно, сердце дома. Накормит, согреет воду в железном баке что над мойкой, выгонит холод из комнат.
– Михей, давай картошки напечём? – сентиментальничаю.
– В печке? Топить её в такую жару? Ты лучше объясни, с какого рожна этот банкет. Можно весь посёлок накормить и ещё останется.
Это он преувеличивает, конечно. Твёрдый сыр, ветчина в вакууме, красная рыба, несколько нарядных баночек с джемом, торт, вино, фрукты, ну и по мелочи разное. На что фантазии хватило.
– Эх, ты! Забыл?
– Что?
– Как в начале девяностых сидели с тобой на этих же табуретках, трескали хлеб с салом и луком, запивали сладким чаем? Таким сладким, что зубы слипались?
– Как же, любимое дело.
– И ты однажды сказал: «Представляешь, если сейчас постучат в дверь, мы откроем, а там какой-нибудь забытый дальний родственник. В гости пришёл. Сильно-сильно разбогател и решил нас проведать. И не просто, а целую кучу еды принёс. Омаров, например, сыра голландского с большими дырками, сырокопчёной колбасы и ананас» Ну, вспоминай!
– Неа, не помню.
– Зато я помню. Пусть мечты сбываются.
Да, даже просроченные мечты.
У меня много таких.
