было недурственно: лежит себе и лежит в коме который месяц – все считать перестали, быстро привыкнув к хорошему. На содержание тела средства уходили, конечно, немалые: отдельная палата в ЦКБ, аппаратура, круглосуточная сиделка, врачи важные, дорого оценивающие свой труд, – все это стоило. Однако покой, как известно, дороже. Да и не настолько было дорого, чтобы кто-нибудь из большого семейного клана как-то на себе это ощутил. Все равно деньги поступали с какого-то его тайного счета, доступа к которому ни у кого не было. Что так постепенно пропадают, что когда откинется, пропадут в одночасье – разницы никакой. Хотя кое-кого жаба все же душила.
И ведь что обидно – так бы и лежал колодой до неизбежного, если бы не пришла одной медсестричке блажь его поцеловать. И не только. Нанятой сиделке надо было в другую больницу отлучиться – обычную, где муж ее отходил после операции, на которую она бдениями возле типа и зарабатывала, – вот и попросила знакомую из соседнего корпуса часика на четыре ее подменить. А той сидеть просто так было скучно, она сначала в разных шкафчиках покопалась, но ничего интересного там не нашла, музыку послушала из плеера, потанцевала сама с собой мечтательно, чего-то по ходу себе нафантазировала и решила наградить тело долгим и страстным поцелуем. Видимо, сказку про спящую царевну вспомнила – с поправкой на пол. Или про жабу – тоже с поправкой. И наградила – а чего не наградить-то – чистенький весь, недавно помытый и обтертый, благоухающий. Не царевич, правда, и в годах, но все ж и не жаба, а настоящий миллионер. А то и миллиардер – уж в пересчете на рубли точно. И ладно бы лишь этим ограничилась – глядишь, все и обошлось бы, – нет, ее и дальше понесло! Она под покрывало к нему полезла – рукой. Потом вообще его в сторону откинула – в ее-то отделении одно заслуженное старичье обреталось, так что интересно ей стало: особенное там что-то у миллионеров-миллиардеров или ничем не отличается от остальных? Разочарованно вздохнула – отличий никаких не нашлось – и как-то машинально принялась теребить. Любопытно же – отзовется у такого коматозного или нет? Отозвалось. Она начала дурно хихикать, процессом увлеклась и не сразу поняла, что кто-то залез ей под халат и ухватил за худосочную попу. Да не просто ухватил и мнет, а еще приспустил трусы и полез пальцем туда. Решила, что и здесь ее тот противный старикашка настиг, который прохода не давал в родном отделении, хватая сухими насекомыми лапками за все подряд со словами: «Цыц, я из органов!»; вздрогнула: если стукнет про сегодняшнее – точно выгонят; вздохнула: что ж теперь – терпеть и не уворачиваться; повернула голову… и вот тут испугалась по-настоящему! Завизжала, выскочила из палаты… ну, дальнейшее понятно.
Прибежавший на ор врач обнаружил пациента вполне жизнедеятельным. Даже слишком – учитывая его долгое бессознательное лежание. Потому как первое, что он при виде врача произнес, было: «Ну чего, халат, вылупился? Тащи сигары, пузырь вискаря хорошего, закусон с запивоном сообрази и пусть девка вернется – не обижу». В общем, тут же взялся за старое. Будто не между жизнью и смертью находился долгое время, с уклоном в последнюю, а только вышел из санатория. Отдохнув и набравшись сил.
И главное, так он это убедительно сказал – пусть еще и не совсем членораздельно, что врач ринулся исполнять! И, лишь удалившись от палаты на приличное расстояние, вдруг опомнился: а куда это я, собственно?!
Но медсестричку все же пришлось вернуть – после всех обследований. Договорившись с ее непосредственным руководством. Потому что в противном случае оживший пациент пообещал рассовать в задние проходы руководства их отделения всю медицинскую аппаратуру, что имелась в палате, присовокупив к ней еще и фикусы из коридора. Невзирая на возраст, пол, должность, заслуги, государственные награды и научные звания. А аппаратуры там было много – большой и угловатой. Так что и без фикусов звучало весомо. И обследования показали – уже может, сил достаточно. Ну а что слов он на ветер не бросает, особенно угрожающих, – это как-то и так было понятно, само собой. Других сюда с такой помпой не привозили.
Оповещенные о радостном событии родственники – а у каждого здесь был свой информатор, так что весть до всей заинтересованной родни – актуальной и бывшей – долетела практически одновременно, – сначала сами чуть не впали в кому, во всяком случае, в первые мгновения испытали нечто близкое, а затем стали материться и пить успокаивающее. Каждый свое: с градусами и без. И лишь после этого те, кого весть настигла в столице и неподалеку, собравшись с духом и примерив перед зеркалом счастливые улыбочки, заторопились на поклон к воскресшему – убедиться лично и, если правда, если никакой ошибки, черт бы его драл, не произошло, всячески свое почтение засвидетельствовать.
Здесь их ждала еще парочка разочарований – все оказалось правдой, и оживший велел никого из родни к себе не пускать. Сказав дословно: «Гоните их взашей, дармоедов!» Что показывало – ожил не только телесно, но и мозги на место вернулись вместе с дурным характером.
Пробиться удалось лишь нынешней – и то не сразу, через скандал. Провожали ее остальные с почти нескрываемой завистью, а зря – визит оказался очень коротким, минуты на полторы. Из которых большая
