свете столицы. Но молодые люди предпочитали собственные компании с вином и игрой по-крупному. Князь Ксаверий не видел большой беды в том, что его племянник будет жить в доме своей матери на Английской набережной – нужно же было молодому человеку где-то отдыхать от казарм. Старому философу даже не пришло в голову, что вместе с его мальчиком в роскошный особняк, с такой любовью обставленный покойной графиней, заедут все офицеры кавалергардского полка, а также все их друзья и знакомые!
В двадцать один год Александр унаследовал состояние, оставленное ему отцом, но, не желая отягощать себя заботами, попросил дядю и дальше управлять его имуществом, как он это делал последние семь лет. Получения наследства он даже не заметил, потому что князь Ксаверий присылал ему такое щедрое содержание, что, несмотря на все траты, деньги у него никогда не кончались.
Как и все молодые офицеры, он любил женщин, а женщины обожали его. Высокий златокудрый красавец с лицом, как будто сошедшим с римской фрески, он унаследовал внешность своих польских предков. Широкоплечий, стройный, с длинными сильными ногами, он двигался с грацией тигра. Когда граф фехтовал или танцевал на балах, немало женских глаз останавливалось с немым восхищением на этом античном божестве с яркими зелеными глазами. Но благородные дамы его не интересовали, зато длинная вереница актрис, балерин, певиц, выступавших в театрах столицы, прошли через особняк на Английской набережной. Ни одна не задерживалась здесь надолго, все они, удаляясь с печалью в сердце от потери расположения этого красавца, уносили как утешительный приз полный кошелек и шкатулку, набитую драгоценностями.
Прослужив в гвардии пять лет, Александр уже не так восторженно относился к прелестям веселой офицерской жизни. К двадцати пяти годам он устал от обожания своих молодых товарищей, кутежей, вечного беспорядка и проблем в доме, превращенном им в офицерский клуб. Поэтому в декабре 1811 года его даже обрадовало письмо дяди, в котором тот предупреждал племянника о своем приезде через две недели в столицу для встречи с докторами. Дядя со старинной учтивостью выражал надежду, что если Александр не возражает, то он мог бы остановиться в доме на Английской набережной, оставляя за скобками то, что сам этот дом столько лет содержал.
Посмотрев на дату, поставленную на письме, Александр понял, что на приведение дома в порядок у него осталось всего три дня. Выругавшись, он вскочил с кровати, на которой приходил в себя после вчерашнего кутежа. Голова предательски закружилась, а во рту разлилась горечь. Молодой человек ухватился за стул и выругался еще раз. Дернув сонетку, он позвонил, вызывая камердинера. В отличие от других офицеров он не держал камердинера-француза. Еще в университете в Германии он нанял камердинером молодого немца Людвига. Спокойствие и невозмутимость немца остужали горячий нрав молодого графа и создавали иллюзию равновесия. Поэтому Александр, возвращаясь в Россию, уговорил Людвига поехать с ним, о чем еще ни разу не пожалел.
