там шла война, вот и все, что известно Икеру о Косово, и он вдруг чувствует легкий укол стыда за свое относительно благополучное существование. Это все Лаура, ее острые глаза: они скребут душу инспектора, подобно наждачке. Вот чего хочет горничная: вызвать у Икера сочувствие, переключить его внимание с одного-единственного трупа на множество других; ими завалена незнакомая Субисаррете война. Еще секунда – и две змеи, отклеившись от лица Лауры, вползут Икеру в уши, нашептывая об ужасах косовской бойни.
И красная пижама по сравнению с этими ужасами – ничто.
Лаура вовсе не так проста, какой кажется на первый взгляд, какой пытается представить ее небрежно вытесанное лицо. Но и инспектора не проведешь, за двенадцать лет службы в криминальной полиции он многое перевидал. И такие вот дамочки – не исключение. Наивно пытаются разжалобить, чтобы…
Чтобы – что?
Еще пять минут назад она оплакивала печальный конец совершенно незнакомого ей мужчины, и это как будто бы говорит о ее впечатлительности и тонкой душевной организации. Но много переживший (в том числе и войну) человек не станет так затрачиваться на чужую, никак к нему не относящуюся смерть. Или внутри Лауры сидит кто-то еще? Кто-то очень ранимый, возможно, маленькая девочка, девушка, довоенная Лаура, с волосами не такими сальными, как у Лауры-горничной, и толстых седых нитей в них еще нет. Зато есть другие нити: именно по ним слезы карабкаются к глазам и выбираются наружу. И что-либо поделать с ними твердокаменная Лаура-горничная не в состоянии.
– …Значит, в номер вы не входили?
– Мой деверь работает в полиции, в Приштине. Так что я знаю, что к чему. Вдруг еще наслежу ненароком, а лишние следы вам не нужны, ведь так?
– Допустим, – вынужден согласиться Субисаррета. – И ничего подозрительного возле самого номера вы не заметили? Может быть, человека, выходящего из двери?
– Нет. Ничего такого не было. Да и не моя это работа – следить за дверями. Следить за людьми.
– Но кто-то же снял табличку?
– Думаете, убийца? – для просто горничной Лаура проявляет завидную сообразительность. Или она многое почерпнула из полицейской практики своего приштинского деверя.
– Вряд ли в планы убийцы входило, чтобы труп обнаружили так скоро. Ведь если бы табличка продолжала висеть, никто бы в номер не вошел, не так ли?
– Так и есть.
– А когда вы в последний раз видели постояльца живым?
– Точно мне не вспомнить… Погодите… Вчера была не моя смена… Кажется, позавчера. Позавчера утром. Я как раз закончила прибираться в соседнем номере, а он выходил из своего. Тогда еще у меня упало полотенце, а он его поднял.
– Из этого вы сделали вывод, что он – обходительный юноша?
Глаза Лауры на секунду стекленеют: уж не сболтнула ли она лишнего? не слишком ли перегнула палку с эпитетами в адрес постороннего? В адрес клиента отеля, к которым обслуживающий персонал, как правило, равнодушен. Если речь не идет о щедрых чаевых.
– Разве
