но было довольно тепло.
– А… ваша семья?
– Мы почти никогда не расстаемся, и Брюгге не стал исключением из правил.
Позапрошлый год. Май или июнь. Не исключено, что художник Альваро Репольес и саксофонист Исмаэль находились там в одно и то же время. В одни и те же дни. Или день. И Исмаэль был там не один – с русской Дарьей, которую он зовет Дарлинг. С сестрой и кошками. Но главное – с русской, а она сказала инспектору, что знать не знает ни о каком Брюгге.
Почему она солгала?
Быть в Брюгге — не преступление. Не постыдный факт биографии, который необходимо тщательно скрывать от посторонних глаз. Наоборот, Брюгге – самая настоящая жемчужина в коллекции воспоминаний любого путешественника. Из Брюгге тащат все, что под руку подвернется: тонны фотографий и видеозаписей, рекламные проспекты, сувенирные кружки, брелоки, магниты на холодильник, футболки с надписью «I LOVE BRUGGE»; кружева и шоколад местного производства. Со временем кружева желтеют, а шоколад покрывается белесым налетом, что делает воспоминания о Брюгге еще более щемящими. Даже Икер, приехавший в Брюгге совсем не как турист, не удержался от покупки дурацкого магнита и набора открыток «Западная Фландрия». Открытки, правда, таинственным образом исчезли, а магнит Икер снял с холодильника сам.
Чтобы мысли о пропавшем Альваро не мозолили глаза всякий раз, когда нужно достать пиво.
– Вы действительно никогда раньше не видели Кристиана Платта?
– Кто это? – недоумевает Исмаэль.
– Человек, которому мешал ваш саксофон. И которого убили.
– Вот как? Надеюсь, вы не ищете связь между этими двумя событиями?
– Нет. Просто спрашиваю, не виделись ли вы раньше?
– Я же сказал, в тот вечер я видел его в первый и последний раз.
– Может быть, в Брюгге?
– Определенно, нет.
– Хорошо. Имя Альваро Репольес ни о чем вам не говорит?
– Никогда о таком не слышал.
– Альваро Репольес. Художник.
– Увы.
– Он – один из лучших современных художников Испании, – неуклюжий реверанс в сторону друга; Альваро, будь он жив, только поморщился бы от подобных высокопарных высказываний.
– Живопись не мой конёк, инспектор. Сожалею.
Ни о чем он не сожалеет, этот принц крови. Он улыбается, как и положено принцу, – сдержанно и снисходительно одновременно. И Субисаррета готов поклясться: он уже видел эту улыбку. Вот только где? Не мешало бы отделить ее от лица и рассмотреть пристальнее. Альваро – тот просто перенес бы ее на холст, в блокнот; изменил бы до неузнаваемости, сделал предметом. Или камерой хранения других предметов. Чье первоначальное предназначение позабыто напрочь, как первоначальное предназначение красной пижамы. Теперь это – новая кожа маленького Борлито, которую в трех десятках кварталов отсюда сдирает сейчас судмедэскперт Иерай.
– О живописи вам лучше поговорить с Дарлинг… С Дарьей. Она частенько покупает
