на время переговоров о разделе Польши. Не знали они и о приказе, полученном пилотицей Мартой – сбивать без предупреждения все дирижабли, на бортах которых не имеется секретной условной подсветки. Откуда простым практикующим артистическим натурам было знать о шпионских условностях жестокого беспринципного грязнополитического мира, который дуче и фюрер постепенно скатывали к еще невиданному явлению.
Пальчевскей, крепко любивший абсолютно всякую жизнь во всяких ее проявлениях, гипертрофированно развитым своим – 6-м чувством, почуяв опасность – неподвижно распластался на кабине дирижабля доктора Геббельса. Он помнил совет Берл Лазара, какой тот дал ему на одном из субботних Шаббаттов: «Если, вдруг, – что – замри и не шевелись!» …Всматриваясь в пространство между дирижаблями, Марта, с «вальтером» наготове, прошла мимо абсолютно недвижного, распластанного на стенке кабины, Андрея, слившегося, казалось, со всей неподвижной материей, что имела место быть на необъятной стоянке дирижаблей. …Когда шаги Марты совсем затихли, Пальчевескей зашевелился и, верхними альвеолами легких, осмелился вдохнуть немного воздуха. Лже-Ганс Рихтер, блестяще проведший операцию по выведению из строя фашистского коммутационного имущества, заглушил свой паро-мото на перекрестке улиц Чапека и Ежа-с-бажен. Дымок от перегретых колес щекотал ему ноздри. Он думал о своей лже-Урсуле -Ольге, оставшейся в самом логове врага, в одиночестве. Но – что поделать. Таковы суровые будни практикующего по контракту разведчика. Да ведь и Ольга-то – сама виновата. Именно она беспрестанно клевала ему мозги: «Давай, поработаем на Абакумова – и виллу на Кипре приобретем!» …«И с кем теперь жить на этой вилле, если с Ольгой что случится?» – роились мысли в голове разведчика. Да и самому Евгению надо было выжить; весь город был наводнен ищейками Мюллера. Настанет день – и ему конец, Евгений был не наивен, – он знал, что его фото утром будет в городе на всех остановках пародилижансов. Внутри себя Евгений вдруг запаниковал от мыслей, что о нем не помнят, забыли! Он почувствовал, как сердце заполняется досадой на сидящее в Москве, в уютных кабинетах, начальство. От холода, Евгения, который забыл снять с лацкана фрака бейдж с надписью «официант» – бил озноб. Ко всему, – он чувствовал жуткий голод. Непрошенные капельки слез напрашивались вытечь из его глаз. Тело мозг и желудок, наверняка преданного начальством разведчика – уже впадали в депрессию, как вдруг послышались звуки несущегося по Ежа-с-бажен – мощного паромобиля, уже прорезающего светом фонарей предутренний сумрак улицы. Дверца автомобиля, едва сделавшего «полицеский» разворот, открылась как раз напротив трясущегося от холода агента Евгения, в голове которого тут же пронеслась мысль: «Вот – и конец». Но, вместо пули в живот, агент Скабеев из открывшейся дверцы услыхал уверенный и спокойный голос лейтенанта безопасности Путена:
