последний час звучавшую у него в голове. Если бы высвистеть, она легла бы лучше, но денег ему не хватало отчаянно, поэтому он не рискнул.
– Ты заметила, что он пропел? – спросил отец, когда дверь закрылась и ровные, спокойные шаги затихли в изогнутом коридоре.
– В каком смысле?
– В прямом. Он так помурчал тихонечко, когда выходил. Не услышала?
– Что-то такое – да, но я не поняла, что. Мало ли…
– Это «Рио-Рита» Никитиных, – отец поднял взгляд от пола, и его лицо оказалось таким искаженным, что мать Николая вздрогнула. – «Ничего, что немцы в Польше, – но сильна страна…» – вот эту вот строчку. Поняла? Он не сомневается. Мы все, что угодно, можем говорить, он нас все равно не слушает…
Отец помолчал с полминуты, раздумывая.
– Ладно, – наконец сказал он. – С меня спрос слабый, я технарь. Но ты врач – с большой буквы «В». Давай думать, что мы сможем сделать, если перестанем относиться к нему как к тому маленькому мальчику, которого мы растили. Ты всю жизнь по поликлиникам и больницам: тебе что, никогда не приходилось видеть психически рушащихся на твоих глазах людей? Навязчивая идея, депрессия, шизофрения, в конце концов, – что это такое, наконец, может быть?
– Олег, я…
Ей пришлось собираться с силами несколько долгих секунд, потому что в комнате вдруг начало резко не хватать воздуха.
– Все может быть в итоге не так плохо. И ты, разумеется, мешаешь в одну кучу все подряд – и отдельные симптомы, и диагнозы. Шизофрения… Никакая это не шизофрения, конечно. И не депрессия. Если бы это была депрессия, Кольчик не работал бы так, как он работает, – уж это ты знаешь. И не бегал бы по вечерам. И не вскакивал бы в 7 утра в субботу, чтобы ехать куда-то за Сестрорецк в компании таких же, как он, стрелять там во что-то и опять бегать.
– Лучше, чем водка, – очень точно в тон последней фразе сказал доктору Ляхиной ее муж, слушая очень внимательно.
– Совершенно верно! Лучше, чем водка, и гораздо лучше, чем наркотики. А что касается всех этих разговоров, то… Ну, наверное, мальчик действительно имеет некоторую склонность к повышенной тревожности. Очень сильно повышенной, особенно в последнее время. По объективным наблюдениям, говоря совсем уж формально… Ну, может, года два или чуть больше. Вспомни его до… До Чечни этой проклятой. Он же совсем другим был. Учеба, спорт этот его сумасшедший и засосы на половину шеи. Как и положено в его возрасте. А все мысли, о которых мы знали, это или о девчонках, или о той же учебе, или о том, чтобы начать бегать вообще как страус, чтобы выиграть какой-то там невиданный «Кубок Белых Ночей». Вот о нем он с такими горящими глазами тогда говорил, а не о том, сколько подводных лодок в стране осталось. Да какое дело нам до этих лодок? И ему?
– Саша, ты про другое начала. Тревожность. Склонность. Давай стараться все же к основной теме вернуться. С лодками мы с тобой ничего не сделаем, хоть вывернись мы наизнанку, а эту его склонность… Это Чечня, как по-твоему?
– Да.
Мать
