style="font-size:15px;"> – Послушай-ка, Лифф, – решительно сказала Черити, глядя на него в упор. – Я хочу как-нибудь туда прийти, и не одна, а с джентльменом, который снимает у нас комнату. Он приехал картины рисовать, хочет и тот дом изобразить. – Не желая утруждаться, она больше не дала никаких пояснений, поскольку ситуация все равно безнадежно выходила за пределы понимания Лиффа Хайатта. – Ему надо увидеть коричневый дом и все вокруг.
– Он из городских, что ли? – спросил Лифф, растерянно ероша соломенную копну волос.
– Да. Художник. Сейчас там, внизу, рисует дом Боннеров. – Черити указала на едва заметную черточку дымовой трубы на границе поднимающегося к лесу пастбища и самого леса.
– Дом Боннеров? – недоверчиво переспросил Лифф.
– Ты не поймешь… да и неважно. Главное, через пару дней он хочет прийти к Хайаттам в коричневый дом.
Лифф выглядел все более озадаченным.
– Там Баш по вечерам побузить любит.
– Я тоже приду – вздернув подбородок и не отводя взгляда, заявила Черити. – Скажи им об этом.
– Никто, ни один Хайатт плохого тебе не сделает. Но чужак тебе там зачем?
– Я тебе уже сказала зачем. А ты поговори с Башем Хайаттом.
Лифф отвернулся, рассматривая голубые горы на горизонте, затем опустил взгляд на дымовую трубу дома за пастбищем.
– Ну, до встречи, – наконец промямлил он и, шаркая, побрел вверх по склону. На одном из уступов обернулся и хмуро проронил:
– Я б туда в воскресенье не пошел. – И стал карабкаться дальше, пока не скрылся за деревьями.
Затем сверху донесся стук его топора.
Черити вновь легла на теплом пригорке, но теперь в голове кружился целый рой мыслей, вызванных встречей с Лиффом Хайаттом, «человеком с Горы». Она ничего не знала про свое раннее детство и чувствовала только угрюмое нежелание обследовать те углы, где затаилось несколько нечетких образов. Однако события последних недель разбередили глубины памяти, и прошлое озарилось светом внезапного любопытства. Все, что так или иначе касалось ее жизни, тоже обрело краски, даже самые ненавистные воспоминания стали интересны как часть ее самой.
«А если Лифф Хайатт знал мою мать?» Эта мысль отозвалась дрожью удивления: подумать только, ведь та женщина, что ее родила, когда-то тоже была молодой и тоненькой. Черити всегда думала про мать как про горсточку безымянного праха где-то там, на Горе, но что, если она жива, если она такая же морщинистая и растрепанная, как женщина, иногда выходящая из дверей коричневого дома, который хотел нарисовать Гарни?..
Одно воспоминание о нем – и молодой человек сразу занял главенствующее положение в мыслях, вытеснив смутные догадки о прошлом. Как можно долго думать о том, что было, если настоящее столь богато событиями, будущее столь радужно, а Люций Гарни, склонившийся неподалеку над альбомом для рисования, вдруг поднял голову с улыбкой, озаряющей весь мир?
Увидев,
