е
Бесстыжее солнце задом
загородило деревню.
Мы всю посадили рассаду!
И тыквы, и даже ревень!
Поэтому я разутый,
в майке, прилипшей до пят,
несу обгоревшим утром
пищащий букет цыплят.
И хрупкие капли птичек,
проклювываясь в руках,
мне солнце в ладони тычат,
нагретое в кувырках.
Я этот букет обменяю
на велосипед у брата!
И буду кататься с краю
от рамы, как все ребята,
танцуя на двух педалях,
как будто бы на ходулях.
Но мне домечтать не дали,
и вот уже на ходу я
в окопы кидаюсь шишкой
с наряженным грязью лицом.
Машу, как трофейною шашкой,
обгрызанным огурцом!
А после, на передышке,
раненья горохом-свинцом
у сердца – пернатой пташки —
крыло превращаю в крыльцо,
и в четырёхкамерном доме
мы пьём молоко с малиной.
Пока я всё это помню,
мне детство кажется длинным.
Озеро
Мальчик в лодке речку трогал,
Или лодка тянет воду.
Руки закатав в тюльпаны,
Мальчик тянет одеяло.
Это солнце в камышах
Прячет золото в мешках.
Это время на воде
Водомеркой делит день.
Это цапля – часовой —
Правой тикает ногой.
Это мальчик в лодке лишней
Зацветает белой вишней.
Эту лодку утопи
Уткой, пойманной в топи
И с лягушками из воска
С головой нырни в извёстку.
Рыбы плавной чешуёй
Воду гладят под водой
И смыкают пузырями
То, что мы ещё не знаем.
Этот вечер – зелен лён —
Тянет сердце на бутон.
В этот вечер время сквозь
Сердце с озером сплелось.
Пенопласт
В детстве мы как-то с папой
ездили вместе на речку.
Он мне нарезал корабль
из пенопластовой печени.
В центр скрипучей льдинки
парус вонзил прозрачный,
вышитый из бутылки
для карандашной мачты.
Дикая талая речка
прыгала между льдинок,
сонные белые плечи
вынув наполовину.
Речка несла теплу их,
освобождала пояс.
В маминых поцелуях
таял отцовский голос.
Папа смочил корабль,
в руки мои вложил, и я
чувствовал: речки кабель,
словно мои сухожилия,
тоже пропитан горькой,
розовой минералкой.
Стал мой кораблик – коркой,
тем, кто не умирал, как
папа. Двигался лёд.
«Этот кораблик слабый
до Африки доплывёт».
Тогда я поверил, папа.
Игрушки
Сердце в прошлое обуто —
я ударился об утро.
Зажужжало за диваном
всё, что детство задевало.
Кличут первые игрушки,
говорят наоборот,
помнят лампочки и груши
мой беззубый смелый рот.
Встрепенулись воробьями
все слова из писем маме.
Был мой дом – пустой орех,
и я в нём чертил поверх
бесконечных стен мелками,
клеил солнце на слова,
связывал их узелками
и для скрепа целовал.
Если носок дырявый,
значит, это червяк
вылез прямо из правой
ноги плясать краковяк.
Дерево – это ступеньки!
Лестницу – только в прыжок!
Содранные коленки
я стирал в порошок!
У двери росла
