уже не тот.
– Ну ладно, пойдем в дом, замерз ведь.
Мария Петровна была, наверное, ему хорошей женой – Виктор с завистью отметил простенькую, но чистую и уютную обстановку, все стояло на своих местах и словно несло на себе отпечаток заботливых рук. В который раз он попытался побороть в себе ревность и за себя, и за покойницу мать, и не смог. Вот батя – вроде бы свой, но нет, тогда, в детстве, это был другой человек, суровый, сильный, уверенный в своей правоте. Теперь в этом сухом, сутулом старике осталась только повадка и ничего более. И все же это был отец, его, Виктора, живой отец. Пока мачеха в отъезде по каким-то делам, Виктору способнее было переговорить с батей о квартире. Но он не знал, с чего начать.
– Что-то ты неважно выглядишь, сынок, – сказал отец, внося огромную сковороду с дымящейся яичницей. – Садись. Будешь? – и батя заговорщически подмигнул. Виктор подумал и согласился. Старик повеселел, подошел к буфету и достал две граненые рюмки на ножках. Затем открыл холодильник и вынул начатую бутылку. Виктор давно не пил и уже после первой рюмки “поплыл”.
– С холодка, – объяснил он отцу, когда тот обратил внимание на его быстро покрасневшие щеки.
Не родным был этот дом для Виктора, но после третьей он уже совсем размяк, опустился на спинку стула и в полудреме слушал рассказы отца о том о сём.
7
Закончив школу, Виктор расстался со всеми своими дружками с их шутками-издевками, с мечтами о Лоре Красоткиной, которая то ли из любопытства, то ли из жалости держала его на коротком поводке, никогда не переходя установленную ей черту, как опытная дрессировщица. Он поступил в институт и с головой углубился в учебу. В группе он прослыл “ботаником”, не участвовал ни в тусовках, ни в походах, только в спортивных мероприятиях и поездках на практику, а также стал стройотрядовским активистом. Так незаметно пролетели два курса, а на третьем, когда снова пришли долгожданные зимние каникулы, он в первый раз за эти годы огляделся вокруг и увидел, что мир прекрасен – снег, солнце и такое забытое ощущение приближающейся весны. Последнюю субботу перед третьим семестром студенты решили отметить и назначили сейшн на хате у Лены Рябинкиной. “Рябинка” – так ласково называли ее в группе – не была красавицей, но было в ней что-то от кошки – манера говорить, грация. Впечатление усиливало ее необычное лицо – треугольное, с небольшим подбородком, широкой переносицей и линией серых глаз с особым, миндалевидным изгибом. При высоком для девушки росте – за метр восемьдесят эта ее кошковость была благородной – не как у домашней кисули, а как у большой, иногда грозной пантеры. Но из-за ее высокого роста кавалеры к ней не подходили.
Виктор первый раз принял приглашение. Что случилось тогда – он не понял, но под вечер, при таинственном полумраке, когда половина гостей уже разошлась по домам, а вторая половина попряталась по углам ее огромной четырехкомнатной квартиры, Рябинка сама пригласила его на медленный танец, и они уже сбились со счета, сколько раз переворачивали кассету с рок-балладами.
