разбойник! Прочь!
Женщины таращатся на него, хватаясь друг за друга в поисках защиты.
Вильям вздыхает. Он качает головой. Он продолжает путь.
– Прочь! – кричит сын. – Берегись!
Вильям идет прямо на него.
Юноша машет мечом в воздухе. Но Вильям продолжает путь, и тот отступает на шаг. И еще на шаг.
– Берегись! – бормочет юноша.
Вильям проходит мимо. Все пятятся. Все, кроме старшей женщины. На ней черное шерстяное одеяние, и ее бледные голубые глаза неотрывно смотрят на Вильяма с прежде не виданной им злобой. Он пытается сделать вид, что не заметил.
Вильям подходит к повозке, подводит свои большие руки под ось, к которой крепятся колеса, и поднимает повозку.
У паломников перехватывает дыхание.
– Ну, – говорит Вильям, – вы будете ставить колесо на место или нет?
Никто не двигается.
– Я не разбойник. Я монах из аббатства Сен-Мартин. Моя мать была сарацинка, – он использует именно это слово, поскольку они его наверняка знают, – вот почему у меня такая темная кожа. Но я монах. Монах.
Они все еще не двигаются, рты глупо приоткрыты.
– Даю вам еще один шанс, – говорит Вильям, – подберите колесо и наденьте его на ось. И не надо так гнать, это чересчур разбитая дорога, чтобы ехать так быстро на такой груженой повозке.
Он ждет.
– Если вы сейчас не управитесь с колесом, я опущу ее. Никто не шевелится.
Вильям выпускает из рук ось. Повозка плюхается на землю, слышен треск сырого дерева.
– Я предлагал вам, – говорит Вильям, пожимая плечами.
Женщина с бледными глазами бормочет что-то про Антихриста. Мужчины вцепились в потные рукоятки оружия и настороженно следят за Вильямом. Так что здоровенный послушник идет прочь. Повозка, разбитая и бесполезная, лежит посреди дороги.
Сюда он добирается к закату. Передний двор пуст, только на обрубке полена, посвистывая, сидит конюшенный мальчик, Жак. Вильям становится перед ним и говорит:
– Прошу прощения.
Жак поднимает глаза, кричит и падает с полена на спину.
Вильям тут же опускается на одно колено и говорит:
– Я брат из монастыря Сен-Мартин. Я хочу всего лишь места, где можно выспаться и поесть, если можно.
Жак, спотыкаясь, пятится, а потом поворачивается и бежит в дом, чтобы позвать меня. Говорит, что там во дворе здоровенный малый в маске, просится на ночлег. Я выхожу. Я уже видел африканцев. Когда держишь трактир, кого только не увидишь. Но, должен признать, такого здоровенного, как Вильям, не видал никогда. Хотя нет, однажды видел. Красного Монаха, Микеланжело ди Болонью.
В любом случае я не мог впустить Вильяма.
– Почему это? – восклицает Жером, и его лицо, скрытое бородой, становится пунцовым.
– Послушай, брат, он славный парень, он мне нравится. Но он же выглядит
