style="font-size:15px;"> – Да, да, конечно, – удрученно, будто не веря ни единому слову, сказал отец. – Давай, что ли чай попьем. Твой любимый лимонный пирог уже готов.
Дальше он все делал молча. Методично и ловко вынул пирог из духовки, легким движением ножа разделал его на равные кусочки, выставил керамические тарелки с розочками на стол и на каждую плюхнул по кусочку пирога. Горячий аромат лимона заполнил кухню. Цитрус приободрил обоих и придал уюта этому грустному вечеру. Слезы вскоре высохли, но осадок все равно остался. Каждый в глубине души расстраивался из-за того, что огорчил другого. И каждый очень нелепо это скрывал. Было тяжело разговаривать, поэтому они долго жевали и часто запивали пирог японским жасмином. А потом быстро разошлись по своим комнатам, и каждый еще долго ворочался перед тем, как уснуть. Отец прокручивал свое неудавшееся, на его взгляд, прошлое, а Татьяна с тревогой думала о будущем, что представлялось ей одним большим темным пятном, в котором нельзя было выделить ничего конкретного. Она крутила в руке белую фарфоровую статуэтку юной балерины с ее лицом. Отец отлил ее на заказ и подарил, когда Татьяна поступила в академию. Она хранила ее как собственное око, постоянно протирала и разговаривала с ней, когда было не с кем поговорить. Но теперь сказать ей было нечего, даже фарфоровой себе. Уголек надежды, что старания и труд все перетрут, совсем истлел в ее душе, погашенный окончательно сегодняшними слезами.
Она прокручивала в голове, как тренировалась перед экзаменом Муравьева, которой прочили великое будущее в балете. О ней ходило множество слухов и, кажется, все они были неправдой, но одно про Муравьеву было ясно: она талантлива и обожает балет. В каждом ее движении сквозила радость и легкость. Татьяна всегда восхищалась ее изящностью, прыткостью и гибкостью, всегда с восторгом смотрела на то, как она танцует. Это, действительно, завораживало, хотя она знала, что даже Муравьевой это дается нелегко. Девушка была высока и от природы имела среднюю комплекцию, но морила себя диетами и тренировками и к выпуску стала изящнее и утонченнее всех остальных. Она пропадала в зале. И, действительно, была счастлива, когда делала очередное фуэте. Казалось, ей не нужна никакая поддержка. Все считали ее высокомерной, и высокомерие это порой проявлялось в холодных фразах или замечаниях другим. Но, пожалуй, все это было от усталости и одиночества. Друзей у нее не было. Все ей завидовали и недолюбливали, потому что всем казалось, что она смотрит на них свысока. Вела она себя отстраненно, все свободное время проводила в зале, ничем больше не увлекалась, вечеринки пропускала, разговаривала неохотно. Впрочем, одного ее таланта было достаточно для того, чтобы нажить немало врагов. Такой, в том числе, была подружка Татьяны – Даша Семенова, первая девочка с которой она познакомилась в академии. Татьяне всегда казалось, что Даша тратила на ненависть к Муравьевой гораздо больше сил, чем на тренировки, что и мешало ей стать лучше. Однако, она тоже была хороша, порой великолепна в танце и отдавалась этому полностью. В отличие от Татьяны. Она им даже не завидовала,
