тоже…
– Ведаю! Вели закладывать, рано утром выедем!
Димитрий, поклонившись, вышел и закрыл за собою дверь. Макарий оглянулся на образа и широко перекрестился. До рассвета он так и не уснул – молил Бога о государе и его брате и дабы Господь дал ему сил не допустить кровопролития и новой усобицы на русской земле!
Вести о раздоре в царской семье быстро расходились по городам среди знати, ибо происходящее в слободе, куда для допроса вызвали Владимира и его мать, имело огромное значение для положения дел в государстве. Михаил Яковлевич Морозов, шурин Ивана Бельского, участника суда, узнавал все из первых рук, находясь на воеводстве в Смоленске.
Среди судей были Иван Мстиславский, Иван Бельский, Иван Пронский, Данила Захарьин и митрополит Макарий. Весь июль тянулось дело, наконец Владимир сознался, что знается с недовольными властью боярами, что Хлызнев был у него в гостях перед отъездом в Литву и теперь ждал государева решения. Владения, слуг и прочих придворных у него отобрали. Молвили, что Данила Захарьин прилагал многие усилия, дабы очернить и уничтожить государева брата, митрополит же, напротив, рьяно настаивал на прощении и помиловании (говорили, что в те дни от дряхлости его будто не осталось и следа). Наконец Иоанн согласился простить брата и вернуть ему удел, но с условием, что придворных в Старицкое княжество он назначит сам, из своих людей, дабы не было больше крамолы, да и чтобы сам Иоанн узнавал о положении дел в княжестве мгновенно от доверенных людей. Еще одним ударом государь решил навсегда усмирить Ефросинью, коварную, властолюбивую старуху, питавшую ненависть к Иоанну еще с его детских лет. Ее постригли в Воскресенский монастырь, что в Белоозере. Впрочем, постриг этот не означал, что княгиня должна была в смирении и лишениях гнить в келье – напротив, с ней отправили двенадцать верных боярынь, коих еще наделили окрестными землями, а самой Ефросинье позволялось выезжать из обители на богомолье.
– Князь Владимир Андреевич вернулся в Старицу и ныне здравствует, – докладывал Морозову верный ему гонец. Морозов удовлетворенно покачал головой и отпустил его. Большой, крепкий, с окладистой седеющей бородой, он встал из-за стола, на коем уложена была карта города и окрестных городов, подошел к иконам, перекрестился крепкой, пудовой рукой.
– Обошлось, Господи! Заступился!
Для знати было важно существование удельного князя, коего при случае можно было посадить на престол. Он был для них живым знаменем, потому Мстиславский и Бельский тоже вступались за Владимира. Морозов, представитель старинного боярского рода, родственник Бельского, одного из самых знатных и могущественных людей в государстве, был на стороне знати. Год назад выплатил государю огромную сумму, дабы заручиться за шурина, знавшегося с Литвой.
Жалобно скрипели половицы под его широкими сапогами. Боярин подошел к окну, стал глядеть. Внизу среди группы детей боярских стоял другой воевода Смоленска – Никита Васильевич Шереметев. Улыбчивый, высокий и худощавый, он умел расположить к себе людей. Морозов
