что я игумен и с властью, и всякая власть от Бога: кто противится власти, тот противится Богу. Отчего это так стало и кто же в том виноват? Виноват игумен, ибо я слабо управляю вами.
(Далее начинаю тихо:) Святые отцы, я сознаю себя, что я не на своем месте нахожусь и затрудняюсь настоятельствовать, прошу вас: выберите себе другого игумена, а я уезжаю на Валаам, советую выбирать из своей братии, ибо с Валаама едва ли пришлют, да и не поедет никто“. От такой неожиданности братия осталась на своих местах в недоумении.
Когда я возвратился к себе в келлию, то конюх прибежал ко мне побледневший, я повторил, чтобы он запряг лошадь, и он побежал молча. Затем прибегает письмоводитель, расстроенный, и заплакал, стал просить у меня, чтобы я не уезжал на Валаам, тут с ним сделалось худо.
Игумен Иакинф с братией Печенгского монастыря
Лошадь наконец подана, и я уехал к отцу Пармену на электрический завод. По приезде на завод я позвал отца Азарию к телефону и спрашиваю его: как там братия? Он ответил: приходили шесть монахов со словами и просили, чтобы я не уезжал на Валаам. На второй день я позвал к телефону иеродиакона Леонида, узнать от него о настроении братии. Он ответил: „Мы все у вас просим прощения и просим не уезжать от нас, сегодня ждем вас“. Я ответил, что приеду завтра.
Приезжаю обратно на третий день в два часа дня и прямо на конюшню, лошадь по обыкновению убрали. Иду мимо коровника, старший кричит мне: „Батюшка, зайдите с дорожки-то, молочка попить“. Я говорю ему: „Да ведь сегодня среда“. А он отвечает: „Ах, право, я совсем растерялся и дни-то позабыл“. Затем одумался и говорит: „Да нет – сегодня четверг, утром молоко раздавал“. Тогда я велел принести мне молока в келлию.
Игумен Иакинф – настоятель Печенгского монастыря
Только что вошел я к себе в келлию, приходит отец Азария и со слезами на глазах говорит мне, что почти все из братии приходили, многие со слезами заявляли: „Будем просить, чтобы игумен не уезжал, и как только возвратится он из нижнего монастыря, мы соберемся в трапезной, куда пригласим также и его, упадем ему в ноги и будем просить прощения“. Затем пришел отец Леонид и рассказал много интересного, что происходило в это время в братии. Попало более всех отцу Алексию, называли его красным игуменом и говорили: „Батюшка, благослови“. Келарь отобрал у него медный таз, сказав при этом: „И самовар отберу“. И среди прочей братии происходило много трогательного, ходили все грустные и ждали моего возвращения.
Когда я возвратился в монастырь, то об этом скоро узнала вся братия. На ужин собрались все, за исключением только двоих. Казначей сказал: „Как только отужинаем, я пойду за отцом игуменом и приглашу его в трапезу. И как только он войдет, упадем ему в ноги и попросим прощения“. Но я, не дожидаясь прихода к себе отца казначея, направился в трапезу, где заканчивали молитву. При входе моем в трапезу казначей
