образом, товарищи солдаты, из вонючего дерьма либо выковываются настоящие десантники, либо оно сгнивает окончательно, и, кроме вони, от него ничего не остается…
Ивана лейтенант невзлюбил сразу и всерьез, хотя родом взводный был тоже из столицы, а в армии, как известно, принято покровительствовать землякам независимо от званий.
Но не в этом случае.
Если остальным солдатам Калашников просто отравлял жизнь, то земляка он, видимо, решил «достать» как следует. Бесконечные наряды на кухню чередовались с бессонными ночами на тумбочке дневального. Малейшие провинности Ивана замечались и наказывались. Мытьё туалета стало почти что ежедневной его обязанностью, причем Калашников сам проверял качество уборки, проводя по полу своим стерильным носовым платком. И если на нём появлялось пятнышко – новая уборка и новые наряды. Свои «воспитательные меры» лейтенант мотивировал тем, что, мол, «все равно эти дохляки не тянут на настоящих мужиков. Так пусть хоть очко научатся драить качественно…»
Но иногда прибавлял:
– Хотя бывают исключения. Это когда дерьму надоедает быть дерьмом, и оно превращается в камень. Правда, думаю, это не ваш случай, товарищ солдат. Вам суждено быть дерьмом до конца жизни.
И вот однажды, когда Иван уже начал после отбоя проваливаться в свой – и только свой мир снов, так похожих на другую реальность, в его койку врезался каблук лейтенантова сапога:
– Ты сегодня мыл туалет?
«Как будто не знает, гад, сам же в третий раз в наряд поставил…» – подумал Иван, вырываясь из мягких объятий сна, а вслух пробормотал:
– Так точно…
Перед его носом возник платок, измазанный полосами блеклых серых разводов.
– Вставай и перемывай. А после – ещё два наряда вне очереди.
Накопившаяся злоба поднялась от солнечного сплетения и выплеснулась наружу свистящим шепотом…
– Да пошёл ты на хер, лейтенант…
Калашников, казалось, на секунду задумался. Платок мерно закачался перед носом Ивана, словно метроном, отсчитывающий секунды перед взрывом. Потом тихий голос произнес:
– Встать, товарищ солдат…
Иван, трясясь от ярости, подчинился.
– Одевайтесь.
Иван стал медленно одеваться, ожидая начала привычной экзекуции: «Отставить, отбой, сорок секунд подъем…»
Лейтенант молча стоял, смотрел и ждал, заложив руки за спину и перекатываясь с каблуков на носки.
– За мной, товарищ солдат.
Калашников повернулся и направился к двери.
«На губу[1]… Ну и хрен с ним, отсижу, хоть не видеть несколько дней этой рожи», – думал Иван, выходя из казармы вслед за лейтенантом.
Лейтенант шёл впереди, не оглядываясь. Они зашли за угол. Иван зло дышал сквозь зубы в камуфлированную офицерскую
Здесь и далее: значение непонятных слов и специфических выражений можно посмотреть в словаре, размещенном в конце данной книги.
